«Старое зеркало».

Хотя бы в тоже зеркало, но если ты действительно здесь останешься, в нашей школе уроки поинтереснее ваших будут. Свечки в груши, конечно, никто запихивать не научит, но в целом можно всякие штуки творить, хочешь, я тебе покажу, чему я там научился?!

–Покажи!

Эммануил поднялся со скамейки, обернулся вокруг себя и опустил руки по швам. Что‑то пробормотал и стал поднимать руки вверх.

Я сначала воспринял это как очередное кривляние, на моей памяти всякие выкрутасы были, но т акого я еще не видел. Под ногами земля вспучилась, словно её копал крот, а потом из рыхлой земли между мной и Эммануилом, появились узенькие едва заметные ростки. Они росли прямо на глазах, словно в ускоренном кино, крепли, наливаясь зеленью и соком, тянулись к небу и разворачивали один за другим упругие листья. Ростки превращались в стебли, от стеблей отрастали листья. С каждым разом вытягивать к небу все новые и новые побеги, пока они не, доросли до пояса и не стали набирать цветочные бутоны, которые раскрывались в великолепные цветы.

 

Эммануил остановился, открыл глаза, и я увидел, как в глубине серых зрачков горит коричневый огонь с красноватым блеском, а потом он начал потихонечку затухать, приобретая свой естественный цвет.

Мне стало страшно, он выглядел так, словно в него вселился кто‑то другой и проделал все это, управляя телом Эммануила.

–Вот это да! Вот это, Здорово!» воскликнул я, от восхищения и трепета одновременно.

–Ты такое с любыми цветами проделать можешь?

–Сейчас да! а до этого одни колючки получались, – тихо произнес Эммануил.

В этот момент Я откровенно позавидовал Эммануилу, что он может выращивать цветы за минуту, когда они растают месяц, если конечно не погибнут от жары или гусениц.

–А что ты еще умеешь делать?

–Я пару раз пытался элементалей вызывать, но они почему‑то долго не держаться и превращаются просто в грязь или каменную крошку.

–Это кто такие?

–Экий ты темный! – сердито буркнул Эммануил, ‑Магическое существо такое! Да о чем я с тобой говорю дикарь!

–Сам такой! – Обиделся я, но от Эммануила не отстал, ‑А зачем его вызывать.

–Вот послало же мне зеркало недоумка! Его в помощники призвать можно или на защиту в случаи опасности.

Мне стало интересно, как выглядит этот самый Элементаль, но тут пришёл слуга и позвал нас в особняк.

 

Путешествие

 

Нас разбудили рано утром и после плотного завтрака, мы спустились вниз, где нас ожидала черная карета с позолоченными узорами и красивый герб, украшавший её, это была раскрытая книга и письменное перо вложенное посередине.

Я чувствовал, что Тетя Лилиан и её муж Квентин Хатаб ко мне проявляют какой‑то особый интерес, и заботились обо мне как настоящие родители. Я старался оставаться равнодушным, но это как‑то у меня не получалось.

Не скрою, мне это было очень приятно, хотя, как известно, чрезмерное внимание быстро утомляет.

Они все цело старались убедить меня, что бы я на людях называл их Мамой и Папой.

Для меня это было не просто, но я, все‑таки согласился поиграть в их второго сына. Что вызвало бурю негодования со стороны Эммануила.

Я внутренним чувством понял, что вместо доброго названного брата, я стал врагом номер один.

Сомнений у меня больше не оставалось, я случайно стал частью некоего грандиозного плана.

Впереди был месяц, целый месяц для моего притворства, и игры в сыновья и их родители.

Да и собственно выбора у меня как такового не было. Я стал заложником «непредвиденного обстоятельства», но беспокойство за моих настоящих родителей меня просто грызло изнутри.

«Одно дело, когда ты в пионерском лагере и Мама знает что со мной всё в порядке, и совсем другое, когда я исчез неизвестно куда на целый месяц. Ну, допустим это я знаю, что через месяц я вернусь, а они то не знают, могут подумать всё что угодно».

Нас везли в карете мимо цветущих садов и маленьких каменных домиков жителей этой страны с изящными заборами, частично скрытых зелеными шапками цветущих вьюнов. Мы проезжали мимо апельсиновых садов, в которых трудились садовники, обрабатывая урожай солнечно‑оранжевых плодов.

– Красиво! – произнес я, рассматривая окрестности поместья Хатабов.

Грустные мысли потихоньку отступали, освобождая место новым впечатлениям.

Я смотрел во все глаза, разглядывая, местность, мимо которой проезжала наша карета, вдыхая сладкий аромат цветов.

Мне казалось, что мы едем, медленнее трамвая. Но это, скорее всего, было связанно с тем, что я все‑таки привык ездить на быстрых механических машинах, а не на медленных лошадях.

После двух непродолжительных остановок мы продолжали путь. Леса поля горы меня уже начали утомлять, а задница начала болеть от постоянного и долгого сидения на одном месте.

По каменной, извилистой дороге, мы ехали почти целый день.

Меня охватило безумное беспокойство. Меня везли долго, и в неизвестном мне направлении, все дальше и дальше от зеркала через которое я все еще надеялся вернуться домой.

Не выдержав нахлынувших на меня мыслей сожаления о собственной глупости, я стал порываться выскочить из кареты. Родители Эммануила, сразу заметили, что со мной что‑то не так.

И стали меня успокаивать, говорить, что боятся нечего, что в этой школе я смогу узнать практически всё о «Зеркалах странствий» и, подучившись у лучших чародеев и магов преподавателей, я уже через месяц смогу вернутся домой.

Они прижимали меня к себе, несмотря на моё сопротивление, старались отвлечь меня разными разговорами, мимо чего мы проезжали. К тому времени я уже утратил всякий интерес к окружающему меня миру, я чувствовал, что устал от дороги, и от постоянной тряски.

Но чувство беззащитности, и какого‑то обмана, меня не покидало всю дорогу, и я расплакаться.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда я успокоился, мы уже ехали по просторам виноградных полей, на которых уже ни кого не было. Видимо, люди сделав свою работу, разбрелись по домам.

Когда я перевел взгляд с однообразного пейзажа за окном на сидение, напротив, я увидел Эммануила с довольной ухмылкой и его отца уткнувшегося в какую‑то старую потрепанную книгу. На раскрытых страницах просматривался плотный текст, на непонятном языке, записанный видимо от руки с какими‑то завитушками на конце букв, написанных на толстых пожелтевших листах.

Мама Эммануила продолжала гладить меня по голове, наполняя мое существо каким‑то нежным спокойствием.