«Старое зеркало».

И от этих мыслей мне стало вдвойне тоскливо и обидно, «я вновь должен торчать здесь, еще тридцать восемь, дней учить глупые заклинания, которые может, мне и не пригодятся вовсе. И ждать полнолуния, чтобы набрать правильную комбинацию, чтобы вернутся домой.

Снова мне придется выслушивать, обидные обзывали в школе Магии, а Эммануил будет ходить, по школе задрав к верху нос, как будто он самый умный.

За время учебы Он ловко научился пользоваться нашим сходством, нашкодит назовется моим именем и в сторону, а меня вызовут отчитают за то что не совершал, и отпустят.

Даже в школьной столовой назовется моим именем, и за добавкой два раза подходит, а я подойду мне отказ, мол, ты уже брал.

Да что там говорить нас даже его родные родители путают. Ну, потом перестали, даже обман Эммануила перестал работать.

Как оказалось наше различие, первыми заметили мальчишки из моего класса, а именно наша шнуровка одежды, она у нас с Эммануилом была разной. Я шнуровал свои вещи по привычке, крест‑накрест как ботинки или кеды, а Эммануил пользовался прямой шнуровкой, он пару раз пытался перенять мой способ шнурования, но у него ничего не вышло, то, что для меня было легкотнёй, для него оказалось сложностью.

Не скрою, я тоже пользовался своим сходством с ним, но только в крайнем случаи. Я не такой напыщенный болван как он.

Но ждать еще целый лунный месяц, до следующего полнолуния, было невыносимо, и я решил разузнать про пророчество как можно больше. «Может, именно оно засосало меня сюда, и пока оно не сбудется, оно меня не отпустят. Хотя кому это надо? непонятно. Но если это так, то я пропал! Совсем пропал!» размышлял я, перебирая в памяти кусок пророчества зачитанного мне когда‑то Эммануилом.

«В конце концов, если все четыре стихии, каким‑то образом съедут с катушек, я то тут причем?!

Кроме того у них тут какие‑то древние боги есть, пусть они и разбираются они же боги! Хотя наш Исус Христос тоже ни в чем не принимает участия, сколько бы раз ему не молились в церкви, видимо у всех богов есть один общий порок, это лень».

Ночью меня мучили кошмары, шагающие человеческие скелеты и блестевший над ними меч с рубином на рукоятке и покрытой, будто чешуёй дракона с широким длинным ослепительно блестящим лезвием. Я тянусь за ним, и, взяв его в руки, бился с толпами скелетов, но их становится все больше и больше, я рублю их направо и налево, но вместо одних восстают другие и снова нападают на меня.

Вдруг, передо мной появился Эммануил, я прошу его помощи, но он злобно улыбается, и двинулся на меня, а в его руке длинный цветочный вьюн, вытянувшийся на всю длину и опутывающий меня с ног до головы, я рублю его мечем, а меч становится черным. А Эммануил смеется и кричит, что мне ни когда отсюда не выбраться. Я стал отбиваться, мечем, но рука не слушалась. Я вижу, как за его спиной проступает зеркало из темноты. Оно светилось кроваво‑красным светом, мне страшно, я хочу спастись и это единственная надежда на спасение. Я вбегаю в него, спасаясь от вездесущего вьюна, который пытается опутать мои ноги и руки, я борюсь с ним, отбиваюсь,

освобождаю руку, спасаю вторую, отпихиваю, вьюн ногами и падаю в зеркало и лечу сквозь него в холодную темноту, вижу знакомую комнату и дома, за окном. Я открываю дверь, и вдруг, на меня падает крыша, и стены я падаю вместе с ними, мне больно, очень больно и…… я проснулся.

С минуту смотрел в высокий потолок, и не как не мог понять, где я нахожусь? И почему мне холодно?

Когда я окончательно проснулся, я понял что лежу на каменном полу, в полутемной комнате особняка родителей Эмануила, среди разбросанных подушек и одеяла, а за окном уже брезжил рассвет, освещая темные силуэты деревьев.

Как мне хотелось проснуться у себя дома, в своей постели, и моей маленькой комнате.

Как я соскучился по Бабушкиным пирожкам, и Маминым оладушкам, со сгущенным молоком.

Тут тоже все было вкусно, сытно, но эта экзотика, мне уже порядком надоела.

В «Зазеркальной Москве», когда подобные фрукты появлялись на столе, это был праздник, было это довольно редким явлением, здесь же, всё было с точностью наоборот. «Вот действительно зазеркалье».

Здесь тоже умели делать выпечку, но про оладьи и блины здесь не слышали, когда я жестами пытался объяснить что это такое, передо мной появлялась только хлебная лепешка, за то фрукты здесь не переводились, круглый год.

«Вот бы сейчас оказаться дома, как было бы здорово?», мечтательно подумал я, глядя в окно.

Из‑за гор, поднималось огромное солнце.

Оно становилось все больше и больше, освещая зеленеющие сады.

Да! Это был мир вечного лета.

Воспоминания о страшном сне пропадало по мере восходящего солнца, и вскоре растаяло как утренний туман, но стойкий образ Эммануила, с гигантским вьюном в руках крепко засел в моей памяти.

Убедив себя, что это всего лишь сон, я перестал о нем думать.

Вновь начались школьные будни, в случайном разговоре я узнал, что в библиотеке существуют подземные галереи древних свитков. Я очень надеялся найти что‑нибудь на свитках, но подлинные свитки ученикам не давали, давали только их копии и чаще всего редактированные, или подписанные цензурой.

Когда я интересовался определенными свитками, то каждый раз, узнавал что они уже выданы кому‑то на руки. Вот тогда и начиналась гонка за учениками с нужными для меня свитками, по всей школе.

Я все время удивлялся, почему здесь до сих пор ничего не придумали печатного или копировального, чтобы не ходить за каждым очередным мальчиком и не клянчить свиток «на пять минут». Да что там говорить некоторые для меня оказывались слишком сложными для понимания.

Например, нужный тебе свиток, чаще всего приходилась дожидаться по несколько дней, пока он вновь не появится в библиотеке, берешь его, пытаешься прочитать, а все бес толку, потому что кому‑то он тоже срочно потребовался для написания темы или на урок.

Я сильно скучал по своей Маме, особенно когда не спалось.

Мой мозг просто кипел от ежедневных занятий, в которых по большей части я не разбирался и выползал за счет того, что просто повторял слова или жесты.

В этот день я особенно устал, и лежа в постели, вспоминал, как моя Мама брала меня на работу, где я любил спускаться на первый этаж в огромный зал, где пахло краской, и находились целые наборные шкафы с множеством букв, и как впервые я составил слово Мама.

И тут меня посетила потрясающая идея, попутно размышляя что «печатные буквы могли избавить сразу от кучи проблем. Взять какой‑нибудь манускрипт набрать его буквами и размножить. Это же здорово, можно было снабдить этими свитками целую школу, и при этом не ходить за каждым и клянчить свиток; «на пять минут». Это было гениально и просто, но я плохо разбирался в символизме этого мира и мне требовался опытный помощник и мастер резьбы по дереву.

Хотя я вообще не был уверен, что моя идея понравится старшим наставникам.