Страницы любви Мани Поливановой
Всем в издательстве известно, как он любит книги, трясется над ними и бережет – почти как Анна Иосифовна!..
Листок оказался не страницей из Дидро, а вполне современной бумажкой, сложенной вчетверо. Неизвестно зачем, Маня его развернула и посмотрела.
На нем ничего не было, кроме отпечатанной жирным шрифтом буквы «С».
Маня повертела листок так и эдак. Чепуха какая‑то.
– Что ты здесь делаешь?!
Почему‑то она испугалась так, что почти уронила томик, но подхватила и прижала его к животу.
– Ой, господи!..
– Что ты здесь ищешь?!
Стрешнев стремительно подошел и почти вырвал у нее из рук книгу.
– Сашка! – сказала Поливанова не очень уверенно. – Как ты меня напугал! Привет.
И улыбнулась, тоже неуверенно и как будто заискивающе. С чего это он так разозлился?..
– Что ты здесь искала?
Он повернулся к ней как‑то так, что рослая Поливанова сделала шаг назад.
– Ничего я не искала. Я тебя ждала и просто… смотрела твою библиотеку. У тебя очень интересные книги! Я не знала, что нельзя.
Он взял у нее из пальцев листок, где не было ничего, кроме буквы «С», и быстро разорвал его пополам. А потом еще пополам. Маня смотрела на его руки.
– Саша, что случилось?!
– Ничего.
– Дверь была открыта, я просто зашла, я же всегда к тебе захожу, даже когда тебя нет…
Он все рвал и рвал листок, и Мане вдруг показалось, что он сейчас швырнет клочки ей в лицо.
– Я прошу прощения, – сказал он и засунул обрывки в задний карман брюк. – Просто я не ожидал тебя здесь увидеть. И я не люблю, когда трогают мои книги. Тем более это очень редкое и старое издание.
«…Что‑то не то, – стучало в ушах у Поливановой. – Здесь что‑то не то. Ты чем‑то очень его напугала».
Чем?.. Дидро и «Школой для молодых девиц»? Или этим листочком, на котором была одна‑единственная буква? Что такого ты могла увидеть, чего видеть не должна?..
Стрешнев осторожно поставил книгу в шкаф и закрыл дверцу.
– Маня, не сердись, – попросил он. – Просто я на взводе! С Митрофановой с утра поскандалил из‑за этого, как его… айтишника, которого вернули на работу! Бабка уехала, а обещала аудиенцию дать, у меня миллион бумаг от Канторовича на подпись.
Он говорил это вроде совершенно обычным тоном, но Маня, чуткая к любой фальши, уловила страх и напряжение.
«…Что‑то не то. Здесь что‑то не то. Дело не в редких и старых изданиях и уж тем более не в Митрофановой, с которой он «поскандалил»!..»
– Ма‑ань! Не смотри ты на меня так! Ну, сорвался я, с кем не бывает!
– Бывает, – согласилась Поливанова, тоже изо всех сил стараясь говорить самым обыкновенным голосом.
– Ну, хочешь, я на колени встану?
И он шутливо раскинул руки и даже стал приседать, как будто на самом деле намеревался бухнуться на колени.
– Не надо на колени, зачем! – забормотала Поливанова и стала отступать к двери. – Где‑то здесь я еще портфель свой кинула! А, вон же он!..
– Манечка, ну что ты?! Ну, не сердись на меня! Я же просто так!
Уговаривал он ее тоже как‑то чрезмерно, избыточно и как будто фальшиво.
– Подожди ты со своим портфелем, давай лучше кофейку попьем, а? Как ты любишь, с холодными сливками, с сахаром! Ты же меня ждала! А когда тебя ждет такая красивая женщина…
– Я тебе роман привезла, – сказала Маня, рассматривая его очень внимательно.
– Дописала?!
– Нет, на середине бросила!
– Что, честно дописала?!
– Ну, конечно. И привезла. Как ты думаешь, Анна Иосифовна меня в Питер отпустит?
– Да она тебя до Питера на руках понесет! Прямо из своего кабинета! Манечка, это же счастье и ликование! Вот ты молодец какая!
– Я молодец, – согласилась Поливанова и подумала: а ты чего‑то боишься.
И я подошла к этому совсем близко. Слишком близко.
Не влезай, убьет.
Почему‑то долго не подавали багаж, и Митрофанова, побежавшая покупать то ли газеты, то ли минеральную воду, куда‑то запропала. Маня, помыкавшись немного, присела на холодную решетчатую лавочку. Несколько таких лавочек стояло вдоль низкой перегородки, отделявшей зону прилета от зоны вылета. Вообще, в Пулкове все было проще, чем в Москве. Проще, понятней и уютней, что ли. По крайней мере, Мане так казалось.
Вообще, Питер казался ей понятней Москвы, логичней, правильней и закономерней.
Она любила прилетать сюда на работу. Для нее не было ничего лучше внезапно подвернувшейся – или запланированной! – поездки в Питер!..
Анна Иосифовна всегда отправляла ее «в командировку», не скупилась на дорогущую гостиницу и бизнес‑класс в самолете, устраивала встречи в лучших книжных магазинах, с кем‑то договаривалась, звонила, чтобы встречали. Отправила и на этот раз, в благодарность за только что сданный роман, и ничего лишнего не спросила – мало ли какие дела могут быть у девочки в Северной столице, даже если эта девочка известная писательница и утверждает, что летит в командировку, хотя все такие командировки всегда обговаривались и планировались заранее, и к ним серьезно готовились – чтобы отработать издательские денежки по полной программе и соблюсти все интересы!
На этот раз никто ни к чему не готовился. Позвонили Денису, директору огромной книжной сети «Буквоед», сказали, что летит Поливанова, и все дела. Бедный Денис за полдня подготовил две встречи в книжных магазинах – на Невском и в каком‑то спальном районе, вот тебе и командировка!
Маня нарядилась в белое пальто, которое никогда не носила в Москве – жалела и немного стеснялась, – и лакированные ботинки на каблуках. В блестящих носах отражался свет, и она время от времени любовалась на отражение.
Куда ж это Митрофанова запропала?..
Маня перелистала журнал, захваченный из самолета, пересчитала все плитки на полу – они были разного цвета, черного и белого, через одну, всего шестьдесят четыре, встала и отправилась рассматривать немудрящие сувениры в витрине. Представлены были мишки, матрешки и хохломские плошки.
Багаж так и не подавали, а лакированные ботинки на каблуках все сильнее давили на пальцы, как пыточные колодки времен испанской инквизиции.
