Судьбы людские. А что скажут люди?

На второй день свадьбы гостей было значительно меньше, к обеду появились молодые, уже не так нарядно одетые, снова гости кричали «Горько», танцевали под навесом, но без вчерашнего задора, а за столами в разнобой запели женщины. Песня прерывалась, чей‑то голос начинал другую, но не вытягивал взятую ноту, и песня стихала. Гапка на второй день свадьбы работала на ферме, надо было досматривать телят своих и матери, к вечеру ей казалось, что вчерашняя свадьба – это сон, и он снился давно и почти уже стерся в памяти. Жизнь входила в привычное русло, казалось, наступит весна или пойдут проливные дожди, забурлит река, а придет лето и зной – окажется неподвижной и сонной, а зимой закует мороз воду в студеный лед. Так и жизнь Гапки, казалось, замерла после свадьбы.

Даша с мужем были заняты подготовкой к переезду в районный центр и ожиданием ребенка, а для Маланьи и Гапки каждый день начинался одними и теми же занятиями на ферме, в огороде и по дому. Все поменялось, когда Даша родила мальчика. То была большая радость не только для родителей. Больше всего радовалась Гапка. Даша, занятая заботами о переезде, часто приезжала к матери с Родькой, Гапка, быстро сделав работу на ферме, бежала домой, чтобы побыть с Родькой. Маланья тоже помогала Даше, но, увидев, как радуется Гапка, когда она остается с маленьким, стала досматривать часть ее телят. Она после свадьбы ни разу не перекинулась словом с Архипом, приходила мысль, что может и закончится, и забудется ее тайная любовь, уйдет в небытие и растает, как дым. С рождением внука произошло что‑то у нее внутри, пропало то зовущее желание.

 

3

 

В ту осень «бабье лето» было на удивление жарким и продолжительным. Уже выкопали в огородах и колхозных полях картошку, убрали зерновые, обмолотили лен. В том году в колхозе заготовили много сена, и правление колхоза решило разделить на дворы отаву на покосах. Достался надел отавы и Маланье, только вот управляться косой она не умела, считала, что это не женское дело. Но сухая трава нужна была – и бурт с картошкой закрыть, и подстил в сарае нужен был. Вот и приходилось просить кого‑то выкосить свой надел. Чаще всего делал эту работу Архип.

В этот раз Маланья часто ловила себя на мысли, что не надо просить Архипа. Только получалось так, что мужчины, которые раньше помогали ей косить, были заняты своими делами и обещали сделать ее работу попозже. С Архипом они мимоходом уже давно не встречались, а идти во двор она боялась, зная о разговорах, которые гуляли по деревне после свадьбы Даши. Встретились они неожиданно. Маланья только вышла из сарая, где стояли телята, которых доглядывала Гапка, как увидела Архипа. Она испугалась встречи и хотела вернуться в сарай.

– Что‑то ты, Маланья, бегаешь от меня последнее время. Уже почти месяц как не здоровались, а живем по‑соседски.

– Так ты же знаешь, забот у нас прибавилось, Даша родила, Гапка помогает ей, а я телят сама досматриваю, да и самой с маленьким побыть охота. А на огороде и во дворе дел полно, а еще отаву косить надо, может, помог бы ты мне ее скосить, Архип? – высказала все сразу Маланья.

– А чего не помочь тебе, кума? Помогу, много с тебя не возьму, как‑то рассчитаешься, – улыбаясь, ответил Архип.

– Мне выделили надел рядом с твоим, я, правда, там не была, но так сказал Федька Устиньин, он размечал наделы.

– Не переживай, кума, найду и выкошу твой надел, а складывать отаву будем вместе, так что выбирай день, когда пойдем на покос, – с хрипотцой в голосе произнес Архип. На том и разошлись.

Архип передал через Гапку, что складывать отаву надо идти в субботу, дальше откладывать некуда, могут пойти дожди. Не хотела идти Маланья на покос и складывать сено в копну, а идти надо было. Оказалось, нечем было укрывать картошку, которую закапывали в бурт, можно было отправить туда Гапку, но та наотрез отказалась, заявив, что заведующий поручил ей заниматься в этот день взвешиванием телят. До болота от деревни было километра два, часть дороги надо было идти проселочной дорожкой, вдоль которой росли березы, дальше начинался подлесок, а за ним болото. Маланья собрала себе обед, взяла грабли, помогла Гапке накормить телят и прямо с фермы направилась на болото.

Она вышла на дорогу и сразу почувствовала чистоту воздуха, без запаха фермы, а еще ее поразила тишина. Она даже остановилась, ей показалась, что она попала в другой мир: до чего же красиво, а солнце какое! Забылись усталость и все гнетущие душу мысли, радостная улыбка украсила ее все еще молодое лицо. Маланья вдруг обратила внимание на старую березу, что росла чуть поодаль от дороги. На березе были видны ветки с золотистой листвой. «Словно пряди седины в волосах», – подумала Маланья, и снова появилась грусть. Она чувствовала себя еще молодой и сильной, ей легко работалось, только вот быстро выросли дочки и уже родился внук, как это все быстро произошло! Ей захотелось присесть и отдохнуть. Нехорошее у нее появилось предчувствие. Устала‑не устала, только кто же будет тебе сено привозить, картошку в бурт закапывать, тыквы на огороде собирать, да еще работ сто по дому делать? Отогнала она от себя набежавшую слабость и незаметно вышла к болоту.

Архип уже был на покосах и повернул валки травы, чтобы она быстрее подсыхала от утренней росы. Он первым увидел Маланью и, радуясь встрече, замахал ей рукой, указывая, куда идти. Здесь, на просторе, к Маланье вернулось хорошее настроение. Увидев Архипа, она заулыбалась и вскоре была на своем покосе.

– О, да ты, кум, уже почти половину работы сделал, – произнесла, улыбаясь, Маланья.

– Половину не сделал, а трава уже подсохла и можно начинать ее грести и в копы складывать. Давай, кума, начнем делом заниматься, – в тон ей ответил Архип.

Работалось Маланье легко и радостно, она нагребала небольшие валки сена, а Архип собирал его вилами и складывал в копу. Еще осеннее солнце не перевалило на вторую половину дня, а сено уже было сложено в две копы.

– Ну, мы с тобой, Архип, прямо стахановцы, быстро управились. Давай присядем да перекусим, да мне надо к телятам бежать, тяжело там одной Гапке за ними управляться.

Пока Архип завершал копу, складывал вилы и грабли, Маланья расстелила платок, в котором принесла еду, и разложила ее.

– Садись Архип, перекусим, чем Бог послал, да я побегу назад.

– Куда ты все спешишь, Маланья, ты же посмотри на себя со стороны: не ходишь, а бегаешь, все торопишься. А куда торопишься, непонятно, – присаживаясь рядом, заговорил Архип. – Ты же еще молодая и такая красивая… (хотел сказать «баба», но вырвалось слово «женщина»).

Это заметила Маланья и покраснела, отвечать на слова Архипа не стала, они молча принялись за еду. Стоял чудный осенний день, на небе ни облачка, вокруг тишина, даже травинка не шелохнется, в такие минуты, после еды, в душе возникает умиротворение, хочется вытянуться во весь рост и отдаться этому спокойствию и тишине. Маланья и Архип, прислонившись спинами к копне сена, молчали.

– Ты же знаешь, Маланья, что нравишься мне, и тянет меня к тебе, и ничего сделать с собой не могу. Что бы о нас ни говорили и как бы меня не обзывала меня моя Нюра, тянет к тебе и все тут, – заговорил Архип, нарушив тишину и покой. Маланья выпрямилась, вся как‑то съежилась, поправила на коленях сарафан.

– Говоришь, Архип, тебя жена и люди обзывают, а знаешь, как они меня обзывают? Какие твоя Нюра слова говорит и какие сплетни разносит про меня и про дочек моих? Ты думаешь, мне это легко слушать? Я по ночам от этого плачу, душа разрывается. Родила Даша мальчика, и дала я себе слово – больше никаких встреч ни с кем. И с тобой тоже, Архип.

– Постой, Маланья, как же так, я не хотел тебя обидеть, тянет меня к тебе, – Архип стал наклоняться к Маланье, пытаясь обхватить ее руками и обнять. Маланья вывернулась и вскочила. Поправляя сарафан, срывающимся голосом произнесла: