Свет твоих глаз

Нет, у меня не было намерения в первый же вечер вытягивать из нее рассказ о бедах и проблемах, что заставили девчонку сорваться с места. Но в перспективе я бы предпочел знать, что у моей домработницы за душой и каких еще сюрпризов от нее ждать.

Ника гремела сковородкой. По гостиной расползался запах еды – свежей, домашней. Не знаю, как домработнице, а мне стало уютно и как‑то хорошо на душе. Захотелось сделать девчонке что‑то приятное, помочь ей еще больше расслабиться, наградить за хлопоты.

– Почти готово, – сообщила она.

– Очень кстати. Что‑то у меня аппетит разыгрался, –  я поднялся с дивана, пошел к бару. – Выпьешь немного вина на ужин?

– Если только полбокала, – согласилась Вероника. – За компанию с тобой.

– Мне медики запретили алкоголь, – я выбрал бутылку красного полусухого, взял из стенки один бокал, подошел к столу. – Поддержу компанию простой водой.

– Тогда и мне не надо, – Ника взяла в руки блюдо, повернулась, чтобы переставить его на обеденный стол и толкнула меня под локоть.

Бокал выпал из моих рук, упал на плитку и под испуганный возглас Вероники с громким треском и звоном разлетелся на осколки.

– Черт! – ругнулся я, думая, как отловить Найджела и не дать ему порезаться, пока домработница уберет осколки.

Вероника попятилась, вжалась в подоконник, ссутулилась и втянула голову в плечи.

– Это случайно… – еле слышно выдавила из себя ненужное оправдание. – Я не хотела… Я возмещу… Он же дорогой был, да?

Девчонка стояла в трех шагах от меня и чем дальше, тем больше тряслась. Сжимала перед собой заломленные руки.  Бормотала бессвязные слова…

 

8. Вероника. Прогулка

 

 

– Ника… – мужской голос доносился как сквозь туман.

Уши заложило. Сердце ухало в висках, не давая ни на чем сосредоточиться. Тело сжалось в ожидании тычка. Муж не бил меня, нет. Но мог толкнуть так, что я летела и со всей дури ударялась о мебель, падала, набивая синяки и ссадины.

– Ника, мне нужна твоя помощь…

Что‑о? Какая помощь? Это… это не муж! Он бы никогда не попросил помочь. Он мог только приказывать, рычать и швырять в меня, как в собаку, что‑то тяжелое.

– П‑помощь? – сознание начало проясняться.

Я вдруг сообразила, что стою в чужой кухне, прижимаясь попой к подоконнику, а напротив стоит Эдуард – босиком среди осколков битого стекла, которые наверняка не видит. И рядом топчется, пытаясь понюхать ножку бокала, его пес Найджел.

– Ника. Посуда бьется на счастье. Но ты должна мне помочь. – Голос Скворцова звучал тихо, успокаивающе. Без злости и даже без упрека.

– Д‑да… да! Сейчас!  – я представила, как Эд делает шаг и наступает вон на тот торчащий зазубриной кверху осколок, как из его рассеченной ступни начинает хлестать кровь. Это отрезвило окончательно. – Только не двигайся!

– Не двигаюсь. И Найджела держу. Ты, главное, сама осторожно. Щетка и совок под мойкой.

– Я найду! Сейчас…

К счастью, я была обута: привезла с собой простые резиновые шлепанцы, как для бассейна. Оторвалась от подоконника. На подгибающихся ногах добрела до нужного шкафчика, нашла щетку, совок, наклонилась и начала сметать осколки из‑под ног Скворцова. Заприметила в стороне, под столом, несколько стекляшек поменьше. Добралась и до них.

– Все. Крупные осколки собрала, но осталась пыль. Она тоже опасна. Подождешь, пока я помою пол?

– Подожду, – Эд переступил с ноги на ногу, выдохнул длинно и, как мне показалось, с облегчением. – Ведро и ветошь в ванной, в шкафчике.

Пол вымыла быстро. Без швабры – вручную. Только перчатки резиновые надела. На всякий случай протерла той же тряпкой подушечки лап лабрадора.

Эд помогал мне, присев на стул, и командуя:

– Найджел, сидеть. Дай лапу. Вторую.

Закончив, я бросила тряпку в ведро с водой и, не вставая с корточек, заглянула Скворцову в лицо:

– Ты правда совсем не злишься на меня?

– За что? – не понял он.

– За бокал… за то, что вы с Найджелом могли порезаться.

– Я виноват не меньше твоего, Вероника. Мама всегда говорит, что на кухне должен хозяйничать кто‑то один, а второму не следует путаться под ногами. В крайнем случае – сидеть в уголке и помогать. У тебя на спине глаз нет.

Я представила у себя на спине, между лопаток, огромный выпученный глаз. Нервно хихикнула. Эд улыбнулся в ответ. Отпустил пса.

– Давай ведро. Пойду, прополощу тряпку и заодно помою руки, а ты накрывай на стол.

Он? Он сам будет полоскать грязную тряпку, возиться с ведром?!

Пока я хлопала глазами и пыталась найти какие‑то внятные слова, Эдуард встал, подхватил ведро и ушел в ванную.

Я подошла к окну, высунулась в вечернюю прохладу, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Происходящее не укладывалось в голове. Скворцов не разозлился, и даже взял часть вины на себя! Решил помочь с окончанием уборки. Он вообще реальный? А то, может, я заболела, лежу в бреду, и этот мужчина мне только мерещится?

Но нет! Моей фантазии не хватило бы, чтобы придумать такого Эдуарда: профессорского сына, богатого мажора, не брезгующего взять в руки половую тряпку.

По предплечьям от холода побежали мурашки.

Я закрыла окно, вымыла руки и быстренько выставила на стол салатницу, блюдо с отбивными, глубокую тарелку с отварной картошкой, которую посыпала мелко нарубленной зеленью и полила растопленным сливочным маслом.

Вернулся Скворцов.

– Ну что, можно садиться ужинать? – он показательно облизнулся и погладил себя ладонью по животу, намекая, что очень голоден.

– Можно. Приятного аппетита. Что тебе наложить?

– Все!

– Всего и побольше? – вспомнила я цитату из мультика.

– Точно. – Эд продолжал улыбаться – одобрительно и ободряюще. Улыбка смягчала его черты, придавала лицу сокрушительное обаяние. Устоять перед ней было невозможно!