Свобода и дальше…

Таким образом, я обрел единомышленников. Это были похожие на меня парни, но, все‑таки, не «второй я». Если копнуть поглубже, у нас с ними были различные цели. А внешне, пожалуй, мы ничем не отличались друг от друга, и даже начало наших путей пересекалось: кто‑то, как и я, занимался боевыми искусствами и слушал «Depeche Mode», кто‑то жил долгое время в горах, вдали от цивилизации, и практиковал медитацию, да и читали мы одни и те же книги. Меня потрясло, как некоторые парни цитировали фразы из хорошо знакомых мне сочинений, особенно китайских и японских мастеров дзен. Кришнаиты, в основном, приводили примеры из ведических писаний – «Бхагавад‑Гиты», «Шримад‑Бхагаватам» и других. И еще я должен признать, что было немало народа с «кашей в голове». Люди приехали, чтобы «оторваться» (по их утверждению), и им было безразлично – ведический ли это фестиваль или сборище друидов. Так называемые тусовщики тоже много читали, но у них все смешивалось в не поддающуюся определению кучу, где имели место быть сваленными Ошо Раджниш и Пелевин, Эдик Лимонов и Кастанеда, буддийские сутры и Алистер Кроули, Рерих и Рон Хаббард. С такими людьми я предпочитал не общаться. Конечно, я не считаю себя «абсолютным знатоком» какого‑то течения, потому что сам все еще нахожусь в поисках, но мне неприятно, когда люди обращаются к книгам, учениям и другим вещам только потому, что это модно. Их разговоры при желании можно услышать очень часто, что‑то типа такого: «Ты читал Мураками? А Пауло Коэльо? Нет? Ну, чувак, ты не продвинутый. Обязательно прочитай! А новую пластинку слышал? Нет? Ну, ты даешь!…» А если спросить у них, в чем заключается особенность прозы того же Мураками, или какие художественные методы свойственны широкоизвестному модному автору или музыканту, они молчат. Потому что сами не читали, а если и прочли, то первые пять‑десять страниц. Смешно и грустно одновременно. Я еще, в общем‑то, не старый, но уже не вписываюсь в категорию тинэйджеров. Я вырос, однако мне становится больно от того, что нынешнее поколение утрачивает мотив исканий (если можно так выразиться), свойственный, например, людям моего возраста. Мне вдруг вспомнился Сергей Борисович, рассуждавший об упадке современного искусства. Чем‑то я на него в данный момент похож…

 

***

Меня обезоруживала доброжелательность участников фестиваля! Воистину, больше нигде ты не встретишь такого скопления отзывчивых и добрых людей, всегда готовых помочь! Я потихоньку начал вживаться в атмосферу «Садху‑Санга»: здоровался так же, как все, произнося «Харе Кришна!» или «Харибол!»; сидел ранним утром на пляже, медитируя и наблюдая рассвет; ходил в общую столовую и ел исключительно вегетарианскую пищу; посещал лекции духовных учителей и даже задавал вопросы. Как‑то я спросил у индийского гуру о том, как он понимает свободу. Ответил он, ссылаясь на священное писание: «Формальная свобода раскрывается через осознание живым существом вечности своего существования. В теистических школах Веданты формальная свобода („свобода от“) рассматривается лишь как начальный уровень освобождения. Подлинная свобода („свобода для“) понимается как реализация живым существом его индивидуальной духовной формы, обладающей не только вечным бытием, но также знанием и блаженством. Все эти неотъемлемые качества души проявляются только в любовном преданном служении живого существа Верховной Личности Бога (бхакти)». Было над чем задуматься…

Кришнаиты считали, что в наш век Кали‑Юги без общения со святыми людьми практически невозможно достичь духовного совершенствования. Само название фестиваля переводится как «общение с садху – святыми людьми». Суть «Садху‑санга» состоит в том, чтобы слушать, спрашивать и понимать смысл услышанного. Есть три категории ораторов: одних можно слушать, других нельзя слушать, а третьих нельзя не слушать. Садху же принадлежат к тем, кого не слушать невозможно, и не только из‑за того, что они обладают даром красноречия. Согласно «Шримад‑Бхагаватам», «садху терпелив и милосерден, он друг всех живых существ. У него нет врагов, он умиротворен, строго следует предписаниям шастр и наделен всеми добродетелями». Наверное, именно поэтому общение с гуру было для меня столь благоприятным.

Вечерами некоторые парни собирались около вегетарианского кафе и пели под гитару все, что придет на ум – начиная от БГ и заканчивая ведическими мантрами. Это были люди, пока еще не примкнувшие к движению «Сознание Кришны». Иногда я садился за один из столиков, пил травяной чай из чабреца (зеленый, а тем более, черный чай и кофе кришнаиты не пьют) и слушал их пение – не особо профессиональное, конечно, но зато от души. Сам я петь не пытался и никогда не танцевал во время богослужений. Таков уж я. В этом отношении мне более близки буддийские монахи, не принимающие участия в увеселительных мероприятиях – этакий пессимистичный подход. Но у кришнаитов пение и танец – одни из способов поклонения Кришне и рассматриваются как служение Господу. Смотреть на пуджу (богослужение) мне очень нравилось. К тому же, когда мантра Харе Кришна пелась на разный мотив, я чувствовал нечто странное, граничащее, с состоянием эйфории, неопределенного рода тоской и какими‑то смутными воспоминаниями. Считается, что это нормальная реакция на трансцендентные звуки.

Я познакомился с молодыми брахмачари – монахами, живущими в храме (ашраме). Распорядок дня в ашраме соответствовал общепринятому во всех кришнаитских храмах: подъем в половине четвертого утра, несколько богослужений в день, чтение маха‑мантры, всевозможная работа, изучение ведической литературы и размышление над святым писанием. Отбой – около 22.00. Я не спрашивал, что заставило их – молодых русских парней – выбрать такой путь. Я просто смотрел на них, на их одухотворенные лица и добрые глаза, счастливые улыбки… Они нашли себя здесь, в этой культуре. Разве это плохо?! У каждого свой путь.

Мой же путь звал меня дальше. Я покинул поселок в день официального закрытия фестиваля. Один из преданных подарил мне на прощание несколько пачек индийских благовоний и «Бхагавад‑Гиту», а повар из вегетарианского кафе дал мне в дорогу традиционные ведические сладости.

 

***

Я как всегда ехал прямо, под неизменный «DM», никуда не сворачивая и изредка выходя из машины по ночам, чтобы посмотреть на звезды. Один мудрец как‑то сказал: «Зачем человеку смотреть на небо, если можно быть счастливым на земле?» Судя по всему, мне чего‑то не хватало для подлинного счастья. Только вот чего? И если счастье находится внутри самого человека, то почему я его до сих пор не нашел? Для чего‑то же я продолжаю свои поиски…

«Ты молодец, приятель! Нам с тобой еще много предстоит проехать. И где кончится наша дорога, никому не известно», – сказал я своему Pajero. Имеют ли дороги вообще конец и начало? Или у них та же природа, что и у человеческого сознания – безначальная и бесконечная? Когда‑нибудь я, очевидно, найду ответ на этот вопрос. А пока – только вперед, в неизведанном направлении…

Шел прохладный осенний дождь, и дворники неистово стирали капли воды с лобового стекла моего «Mitsubishi». Дорога манила меня все дальше и дальше от дома. Я ехал и думал: а ведь я с успехом мог бы остаться в кришнаитском ашраме на неопределенный срок, но это желание – из той же серии, что и несостоявшийся поход в кино с волейболисткой или обучение искусству рисования синими красками в союзе «Авангард‑Арт». Все‑таки, что ни говори, мне с этими людьми не по пути. Но все они оставили в моем сердце теплые воспоминания.

 

ГЛАВА 8. ВЕРНЫЙ СПОСОБ ОБЩЕНИЯ