Сыскари
– А я думал, – проговорил Серафим Григорьевич, – что тут вообще никакой сигнализации, а она, оказывается, пусть и в примитивном виде, но существует. Профессионального вора она не спугнет, а вот клептоман призадумается.
Князь взглянул на исправника. Тот явно ему мешал. Больше отвлекал, чем помогал.
– А вы что думали, – проговорил он. – Насчет рояля скажу: вполне возможно, что отец Василия Васильевича и был зажиточным. Вполне возможно, что и мог себе позволить, а с другой стороны, этот же рояль могли купить позже, скажем, лет тридцать назад, для создания интерьера гостиной. Теперь уже никто не помнит, как оно было на самом деле, лет этак сто‑сто двадцать назад. Эх, жаль, что наш душегуб на этом рояле не помузицировал. Как бы нам сейчас помогли бы его пальчики. А вы, ваше благородие, не играете на фортепьяно?
– Увы, но природа не наградила меня музыкальным слухом, ваше сиятельство.
– А жаль. Сейчас бы что‑нибудь, да и сыграли.
Чавчавадзе явно шутил. Ему хотелось хоть как‑то разбавить и до того скучную обстановку. В отличие от исправника, князь не спешил. Он осматривал гостиную досконально. Ираклий с интересом минуты две разглядывал сначала бронзовые подсвечники, что стояли на голландской печке, потом мраморную скульптуру, не то Афродиты, не то Афины, а, может быть, и самой Паллады, что стояла в углу между окон. Зато с картинами князь возился дольше. Душа гостиной – портреты различных персонажей его заинтересовали. Правда не сами полотна, а то, как и где те висели. Он перелез через ограждение и начал каждую трогать, убеждаясь, что она находится на своем месте, чем вызвал у исправника удивление.
– Для чего вы это делаете, ваше сиятельство? – полюбопытствовал Косолапов.
– Хочу убедиться, Серафим Григорьевич, что картины не перевешены. Вы же видите, – он отстранил один портрет в сторону, – что под картиной обои намного темнее. Если картину не трогали, то очертания и контуры рамки должны совпадать.
Серафим Григорьевич еле сдержался, чтобы не сказать: Ну, ну. Метод определения довольно специфический и непрактичный. Ведь те же картины мог запросто перевесить хозяин музея. Да и не стал бы вор, который и без того наделал шума возиться с ними, понимая, что кто‑нибудь мог и выйти посмотреть, почему это собачка вдруг сначала залаяла, потом заскулила, а теперь и вообще голоса не подает. Раз уж он действовал по заказу, а Косолапов в этом не сомневался, действовал точно. Взял, что нужно и ушел, вот только что?
– Разрешите обратиться, ваше благородие, – раздался за их спинами голос околоточного. Тот уже видимо показал уряднику дом, откуда можно было позвонить, и теперь пришел в музей. Значит, что‑то случилось.
Они с Чавчавадзе повернулись одновременно. Князь даже на мгновение забыл о картине, и та грохнулась о стену.
– Вас тут спрашивает смотритель музея, господа, – проговорил Сухарев.
– Смотритель музея? – хором проговорили полицейские.
Впервые за все свои годы в полиции титулярный советник Косолапов почувствовал себя идиотом. Он представил себя со стороны, и первое что пришло в голову, так это то, что если ему и предстоит пенсия, так выходит – заслужил. Пришел к печальному выводу – стареет. А может просто – перенервничал? Ведь не всегда же в городе такие преступления. Как же он сразу не сообразил, что Кирилл Андреевич (человек ко всему прочему занятой) мог поручить кому‑нибудь, смотреть за его музеем. Проводить экскурсии, рассказывать о художнике и его брате.
– С кем могу я поговорить? – Спросил вошедший вслед за околоточным старичок невысокого роста с окладистой седой бородой.
– Ну, со мной, – проговорил исправник, – титулярный советник Косолапов Серафим Григорьевич. С кем имею честь общаться?
– Позвольте представиться, Поликарп Федорович Теткин, смотритель музея.
– Это, – Косолапов указал на грузина: – начальник криминалистической лаборатории – князь Ираклий Чавчавадзе.
Старичок сорвал с головы картуз и поклонился.
– Вы как раз вовремя, Поликарп Федорович, – проговорил князь, – пожалуй, только вы сможете нам подсказать, что было похищено из музея.
– А разве вам Семеныч не сказал? – Удивился старичок.
– Должен вас огорчить, – проговорил Косолапов, – но сторож был этой ночью убит.
Ноги Поликарпа Федоровича подкосились, и он стал медленно оседать на пол.
– Что с вами, Поликарп Федорович?! – Вскричал исправник и кинулся к старику.
– Плохо мне что‑то. – Прошептал он. – Сердце уже не то. – Затем показал пальцем на карман пиджака и сказал: – Там таблетки.
Косолапов вытащил из кармана коробочку. Смотритель сказал сколько нужно. Чавчавадзе сбегал за водой. Наконец Поликарпу Федоровичу полегчало.
– Чем я смогу помочь, господа? – Поинтересовался он.
– Нам нужно, вместе с вами осмотреть музей и выяснить, что конкретно пропало. – Проговорил Ираклий. – Начнем, пожалуй, отсюда. Я пока за водой ходил, понял, что кухню осматривать нет смысла.
– Вы правы, ваше сиятельство, – проговорил смотритель. – Там действительно нет ничего такого, что могло бы заинтересовать вора.
Он встал, прошелся по комнате. Снял с крючочка канат и подошел к роялю. Коснулся крышки. Затем вернулся к столу и сказал:
– Вещи все на месте.
– А картины? – Ираклий явно желал знать, не перевешивал ли их кто‑то. – Их никто не перевешивал?
– Картины висят на своих местах. Вот только некоторые слегка сдвинуты в сторону.
– Это уже моя вина, – проговорил князь.
13 августа 1989 года. Российская империя. Где‑то под Луковцом.
Внедорожник «КаЗаВоС»[1] подпрыгнул на неровной дороге. Двигатель неожиданно заглох и автомобиль остановился. Участковый пристав, посланный за Кириллом Андреевичем Верещагиным, выругался. Дорога, ведшая в усадьбу, находилась в безобразном состоянии. Оставалось доехать всего чуть‑чуть и тут такое. Шофер повернулся к нему и произнес:
– Кажись, приехали, ваше благородие.
– Думаешь, серьезная поломка? – Спросил пристав.
– Не могу знать. Нужно посмотреть, что там произошло…
– Ну, так, что сидишь, иди и смотри.
Сергей Евграшин отворил дверцу и выбрался из машины. Подошел к капоту и открыл. Оттуда вырвался черный дым. Шофер замахал руками, стараясь разогнать. Когда это у него получилось, он выругался и произнес:
[1] – «КаЗаВоС» – «Казенный завод военных самоходов»
