Танцы с чужим котом. Странный Водолей

Кому как, а для меня кульминация – не момент на вершине, а сам подъем в связке, ощущение правды того, что ты делаешь на высоте четырех тысяч метров. Каждый шаг, каждый выступ скалы, каждый лед не похожи на другие уступы, другие зацепы, другие ледники – ничто в горах неповторимо. И спуск вниз с чувством, что настоящее осталось позади, что оно было, и значит, никогда не может исчезнуть.

 

Вертер надолго

 

Но вот, наконец, мне почти тридцать, и я нашла близкого родного человека. Открылась ему полностью – так что же не так? Я переполнена восторгом, я готова ради него выпрыгнуть с любого этажа. Да кто же к этому не готов? – Все готовы. А вот попробуй не отходить от него, если обиделась, попробуй проглотить дурное предчувствие и, как ни в чем не бывало, снова войти в «море любви».

Не тут‑то было, потрепанные ГП заставляют вести себя не так, как раньше, но снова принять неверную тактику. Я отползаю в темный уголок, начинаю медленно загнивать – физически сначала, потом вырождаться морально. Это ли не депрессия? Возможно, но скорее, страдания молодого Вертера, он, как проснулся во мне, так и не спал 10 лет. Вот именно период Вертера – время, описанное во второй повести «Овцы съели цветы».

Ну‑ка, попробуй объясниться сама с собой.

Мы учились в одной группе с первого курса. Влюбленность – это не про меня до двадцати с лишним лет. Но он мне нравился.

В первый же день, когда наша 104‑я собралась в аудитории, мы устроили маленький театр знакомств. Каждый должен был встать лицом к ребятам и рассказать о себе всё, что захочется. Запомнились скорее не слова, а выражение лиц и одежда – чаще школьная форма, у него серый школьный форменный кителек, у моей Наташи коричневое, в складку платьице из формы.

И, главное конечно, стиль рассказа. У одного петушиный, у Наташи очень серьезный, у В. (назовем его Ваней, правильно, тем самым: «сидит Ваня на диване») стеснительный и ломкий.

Через два месяца, седьмого ноября мы устроили костюмированный бал у Томы Заикиной. Я попросила маму найти что‑то бабушкино. Была в белой кофте и широкой понёве. За столом рядом со мной в плавках сидел наш бессменный предводитель Боря Гужев. Куски мочалки элегантно украшали единственную часть его одежды. На балу он решил предстать дикарем.

В. пил только кефир, запасенный специально для него. Но даже выпендрежем это назвать никому не приходило в голову, все любили всех.

Вино пили, но умеренно и умеренно отплясывали. Это начало знакомства.

Постепенно из месяца в месяц, из года в год пляски, вроде буги‑вуги и рока, для разнообразия чарльстон или фантазии под джазовую любую рифмовку с хриплым солистом, становились всё отчаянней: девочки подлетали к потолку или на каблуках, почти лежа на спине, катились у ребят между ног. Сказать по правде, такая музыка: тара ра ра рара/ тата татата/ и сейчас заставляет приплясывать. Доходило до выходов на карниз дома, всё обошлось, хотя в другой группе, в такой же компании кто‑то сорвался и погиб. Вино, конечно ящиками, приносил Боря, он признавал только Киндзмараули и Хванчкару.

Вот первое мизерное приключение с В., влетевшее в душу, чтобы там остаться.

Выходила через проходную зоны «Б», жуя булку. Навстречу шел он, и я предложила ему куснуть, он ответил: «Неужели у меня такой голодный вид?». Оба рассмеялись и разошлись. Проанализировав свою излишнюю теплоту, я решила, «кругом чужие студенты, а он свой».

Продолжим о завязи. Второе «происшествие».

Мы учимся на последнем курсе. Четверо из группы и пять человек из других групп собрались у него в квартире на Смоленском бульваре, сели в поезд и поехали на Карпаты.

Так и запомнилась его маленькая квартирка, а там: мама, папа, сестры и толпа наших с лыжами. Всё это вместе – противоположность тому, как жила я, формально с бабушкой, а на самом деле – одна.

Но пока еще ничего не произошло.

После нескольких дней скитаний в Воловце, (это станция, окруженная снежными громадами), мы взобрались на вершину горы, и здесь группа солдат срочников разрешила нам у них остановиться. Это была точка военной связи, заснеженная станция. Выделили нам просторную железную коробку с небольшим числом приборов.

Днем мы вставали на лыжи. Катались – это сильное преувеличение. У двоих из нас были горные лыжи, они и еще трое смелых в вихре снега улетали вниз, а мы не уезжали никуда. Мы чуть‑чуть проскребались горизонтально, падали и до конца светового дня выкапывали палки, лыжи и другие детали, свои и друг друга. Снег тут больше похож на воду, в нем можно было исчезнуть не только лыже или палке, но, пожалуй, и человеку. После возвращения в наш металлический ящик с жарко натопленной печкой, начинался ремонт сломанных лыж. Особенно ценились пустые банки из‑под сгущенки, наши мастера выпрямляли боковую поверхность, и получалась латка на лыжу.

Девочки готовили ужин, и, наконец, наступало свободное время. Все желающие после двенадцати укладывались спать, но подобралась компания ребят‑преферансистов. Далеко за полночь продолжались вопли счастья или запредельного горя, сотрясавшие всё вокруг.

И вот однажды я, видимо чересчур неласково, выговорила мальчикам, «не даете, мол, спать». В ту же секунду в двух сантиметрах от моего уха пролетел тяжелый горнолыжный ботинок. Это был его первый в жизни мне подарок, чуть не снесший голову.

 

События на грани

 

Я могу тысячу раз говорить, что это любовь с первого взгляда (ну, ладно, пусть будет с десятого), но после окончания МГУ мы уже не ходили в походы, общие встречи радовали редко. И однажды, придя к нему в гости, где меня приветствовали четырехлетний сын и жена, с которой мы сидели на втором курсе за одной партой, я и он вдруг придумали любовное приключение.

Почему‑то жена не была нашей полностью: на первом курсе её еще не было, но дело не в этом. Она, дочь профессора математики с именем, ощущала нас всех, как мелкокалиберную шваль. Но дело не в этом. Дело во мне.

После первой нашей встречи он сразу всё объявил жене. На девять первомайских дней мы вдвоем уехали с палаткой в Крым.

Тем временем события у него в семье шли должным образом.

И вот, после первой встречи уже в Москве, когда я увидела, что он скрывает от жены, что мы видимся, начала искать выход.

Я была в ясном сознании, когда предложила ему вдвоем уйти из жизни, раз мы не можем быть вместе. Он твердо сказал: «нет», и я погрузилась в серое понимание: «он не любит», потом в лиловую воду безысходности.