Теория мультииллюзий

1.

 

 

Олег бежал свои восемь километров по набережной. Нева была здесь без гранитных берегов, неширокая, домашняя. Еще немного – и колхозная речка. Народу тоже практически не встречалось. Вечерние пробежки были его самой настоящей отдушиной, и он радовался, когда Алиса оставляла ему возможность заниматься спортом в одиночестве. Олег не ручался, что его жене нравился бег как таковой, но она все равно часто стремилась составить компанию. Наверное, из любви к мужу.

Олег бежал. Жар асфальта, жар воздуха, тела – все сливалось в единую ауру июньского раннего вечера. Подошва кроссовок плавилась. В этом году произошло удивительное: в городе показывали солнце. Гораздо чаще, чем иногда в четверг из‑за облака.

Сначала с Петербургом случилось настоящая, а не календарная весна. Неизбалованные приятными погодными сюрпризами жители расцвели вперед почек. Стали улыбаться как дураки, ходили счастливые. Многие даже полюбили работу, оказавшуюся прекрасным поводом выйти на улицу. Нарядные платья контрастировали с болезненно‑бледными коленками. Старые кеды окончательно порвались. А на Большеохтинском месту впервые за много сезонов число гуляющих превысило количество самоубийц.

Последние отложили свои грандиозные планы на лето. Они‑то знают, солнце всем на планете светит не одинаково. Городу на болоте, например, по статистике, всего тридцать восемь дней в году. Которые закончились, к слову, уже в феврале. С весной, ладно, повезло. Так что лето, как ни крути, грядет отвратительное, если вообще не «отсутствующее».

И когда последний из жителей заранее смирился с этим логичным и справедливым фактом, в Петербурге случилось именно оно. Лето. Жизнеутверждающая картинка, которую многие видели только в букваре на букву «Л». Солнце жарило с утра до вечера, зонтики отдавали задаром, на проспектах не осталось места из‑за открытых кофейных террас.

К тринадцатому июня количество ясных дней настолько зашкалило, что любовь к логическим цепочкам из голов жителей испарилась. Они брали от жизни все, смирившись со скорым концом света. Ибо других причин подобной природной милости никто отыскать не мог.

Эта уверенность в случайной благодати как предвестнице скорого конца забавляла Олега. Он не занимался подобными рассуждениями, просто наслаждался. Он бежал вдоль реки. По реке с той же скоростью плыл каякер. Через реку, на другом берегу, почему‑то также медленно ехал джип. Если бы впереди была ленточка, потребовался бы фотофиниш. Олег вдруг захотел, чтобы Алиса увидела их марафоную троицу, услышала его шутку и что‑нибудь с улыбкой ответила. Но сейчас ей было не до того – она ревела в ванне. Вернее, делала вид, что ревела. Олег знал: она просто включает воду и иногда шмыгает носом.

Не знал он, как быть дальше. Ему хотелось ткнуть Алису этим чистым носом в их первое свидание, в десятое свидание, в их ночь накануне свадьбы. Припомнить все, что он говорил, все, что она слушала и с чем соглашалась. А теперь вот, шмыгает. Но он этого не делал, потому что к сожалению, нынешнее лукавство его жены никак не отменяло искренности ее страданий. Она переживала как умела. Он не злился. Он понимал ее. И именно в этом была катастрофа.

Олег очутился у моста. Остановился. Половина пути позади, осталось столько же. Только в обратную сторону, в которую ему не хотелось.

Сейчас он вернется, и Алиса будет смотреть на него глазами солдата, бросающегося под танк. Будет утверждать, что все понимает. А Олег вопреки объективной правоте, будет чувствовать себя ужасно виноватым.

Вина. Олег вдруг понял, что именно она движущая сила жажды расплаты за счастье. Безгрешный человек радуется солнцу, тогда как знающий свои грехи не прочь искупить их, хотя бы немножко, по чуть‑чуть, за счет отвратительной погоды. Олег думал об Алисе и пытался сопротивляться наслаждению от пробежки, но не мог. А значит возмездие впереди, и будет оно беспощадно.

«За такой вечер и помереть не жалко» – поддался он тренду и решительно направился к мосту.

 

 

***

 

Кафе называлось «Jasen’» и было, естественно, в скандинавском стиле. Пару лет назад вообще все вокруг стало состоять из белых стен, плохо обработанных дощечек и осознанности.

Олег сидел у окна на высоком стуле, пил воду и просматривал истории в инстаграме. Сам он редко что‑то выкладывал, сердечки нажимал разве что промахнувшись, но следил за жизнью друзей регулярно.

– Мария! – донесся до него голос девушки‑бариста.

Олег не любил эту панибратскую фишку, которую данное заведение зачем‑то скопировало с другого, более известного. Впрочем, она его не раздражала. Олег давно открыл: максимальная степень злобы, ему доступная – это недоумение. Он машинально вернулся к мыслям о жене, вернее, всего к одной мысли‑вопросу. Почему? Почему ей нужно все менять и усложнять?

– Константин!

Ладно, два вопроса. Почему и что с этим делать? Не‑по‑нят‑но.

Олег откинулся на стуле и уставился на улицу сквозь идеально прозрачное стекло. Потребность человека смотреть в окно в моменты раздумий непременно должна фигурировать в пирамиде Маслоу.

– Ай‑вен‑дИль, – резануло пространство.

Олег резко повернул голову к стойке. Стоит заметить, головы повернули все присутствующие. Если бы не непрерывно работающая кофе‑машина, можно было бы сказать, что повисла тишина. Никто не подходил.

– Ай‑вЕн‑диль? – неуверенно повторила бариста, сменив ударение.

У дальнего столика раздалось шарканье. Деревянные ножки противно лязгнули о кафель. Посетители синхронно обернулись на звук.

Из‑за столика встала девушка лет двадцати трех. Судя по ее нарочито‑небрежным движениям, ей хотелось прямо сейчас оказаться обычной Катей и где‑нибудь подальше отсюда. Преодолевая смущение, она решительно отправилась к стойке, игнорируя любопытных. Впрочем, посетители почти сразу вернулись к своим эспрессо и американо. Культурная столица все‑таки!

Олег же не мог оторвать взгляд. Девушка была в широком длинном клетчатом платье. Алиса про такие говорила «оверсайз». Бутафорские пуговки у воротничка роднили его с кукольным. На ступнях барышни красовались кеды. Правое запястье стягивал шириной в одну ниточку браслет. Волосы неопределенно‑карамельного цвета беспорядочно падали на плечи и немного пушились, словно одуванчик. Олег наблюдал, как девушка взяла свой стаканчик и словно с вызовом оглянулась, выискивая, кто еще посмел углядеть в ее имени экзотику. Тут‑то их глаза встретились.

Олег тупо пялился на нее и никак не мог вспомнить, откуда же он знает женщин с эльфийскими именами. В том, что они уже пересекались, сомнений не было, только вот где? Когда?