Теща. История одной страсти

Мы знали все места, где шла летом уличная торговля газированной водой, книгами, газетами, журналами, фруктами и прочей чепухой.

Торговали обычно девицы лет двадцати, одетые в униформу, которая была рассчитана на женщин, в пять раз более крупных, и отвисала во всех возможных местах.

Мы с Костей часами, словно ревизоры, обходили эти точки, невинно пристраивались за спиной девушки‑продавщицы и обмирали от восторга, когда она наклонялась вперед и показывала сосок.

Коричневатый, коричневый, лиловатый, розовый… плоский, длинный, торчащий вперед или вдавившийся в поверхность… какой угодно.

Огорчало лишь то, что в такой момент нельзя было заниматься тем, что до сих пор обходилось картинками и фантазиями.

Правда, однажды произошел случай, превзошедший прочие.

Стояла жуткая жара. Мы умирали от духоты, но с упорством таскались по городу, будучи уверенными в необыкновенной удаче.

И удача к нам обернулась.

Мы обнаружили новую точку, где торгуют мороженым. Она располагалась возле крыльца кинотеатра «Родина» – когда‑то построенного пленными немцами, представлявшего помпезное здание, окруженное сквером. Крыльцо лишь называлось крыльцом, на самом деле то было возвышение, огороженное по периметру и с лестницей посередине. Там пестрели клумбы, вдоль решетчатого парапета стояли скамейки. Причем, как ни странно, их перевернули лицом к улице.

Около крыльца приткнулась со своим ящиком мороженщица – обычная блондинка с некрасивым круглым лицом, такие только и работали в уличной торговле. Но недостатки внешности компенсировались тем, что ее чересчур просторный белый халат был надет на голое тело. Да, в самом прямом смысле голое: это был единственный случай, когда из‑за жары женщина оставила дома не только лифчик, но и трусики. Или, возможно, она их где‑то забыла, а возвращаться было лень. Но стесняться девушке не приходилось: торговала она сидя, спереди ее загораживал синий ящик на колесиках, за спиной на метр поднималась серая бетонная стена.

И знать ли было ей, что на высоком углу стены стоит скамейка, где сидят два утонченных эротоманца.

Сидят, боясь дышать и, рискуя свернуть шеи, пьют глазами зрелище.

А оно превосходило все, виденное до сих пор.

Я сидел и рассматривал небольшие, но уже отвисшие белые грудки с сосками неопределенного цвета и начало черного треугольника между бедрами.

Это продолжалось долго, мне постепенно становилось дурно.

В голову приходило сознание, что мысли о подсмотренном у неизвестной девушки могут оказаться более сладостным, чем разглядывание обнаженной соседки на Костином рисунке.

А также думалось, что в своих сладостных отправлениях я вовсе не привязан к туалету в нашей квартире.

Возможно, мой сосед по скамейке испытывал то же самое.

Но мы были слишком хорошо воспитаны, чтоб признаваться друг другу в намерениях.

– Знаешь, я пИсать хочу, – наконец заявил я.

– Общественный туалет в другом квартале, – друг вздохнул. – Около милиции. Пока ходишь, она все продаст и уйдет.

Кажется, он поверил, что я хочу только пИсать.

Или, скорее всего, сделал вид, согласно внешней скромности наших отношений.

– За кино гаражи. Я сейчас мигом, ты место держи, хорошо?

Костя не успел кивнуть, как я сорвался с места и побежал за «Родину».

Там к скверу примыкал жилой квартал, отграниченный рядами гаражей и заросший американскими кленами.

Найдя место, где не проходила тропа и межгаражное пространство использовалось как общественный туалет, я протиснулся в щель, отер пот со лба и торопливо расстегнул штаны…

…Переведя дух, я привел себя в порядок и поспешил обратно.

Костя взглянул на меня внимательно, тонко улыбнулся и, не говоря ни слова, тоже отправился за кинотеатр.

Девушка внизу торговала и торговала, соски ее то показывались между телом и халатом, то исчезали, и в этом крылась прелесть дрожащего томления.

– Хорошо, – сказал Костя, вернувшись быстро и плюхнувшись рядом. – И даже очень.

Мороженое лежало в изотермическом ящике, но что‑то еще хранилось в большой картонной коробке, стоящей у стены. Покупатели ненадолго рассосались, девушка повернулась, полезла туда, при этом нагнулась так, что я увидел уже все, что мог.

Говоря современным языком, она носила «бразильские заросли», хотя в СССР о типах причесок никто не слышал, забота об области ниже пояса считалась буржуазным пережитком. У мороженицы вырос такой буйный куст, что хотелось нырнуть туда, затаиться и отдать концы от переизбытка наслаждения.

– Мне опять захотелось пИсать, – сказал я, когда девушка опять встала спиной к нам.

– Подожди, – остановил Костя, все поняв. – Посиди немного, передохни. Два раза без перерыва на такой жаре вредно.

В благодарность мы купили у ничего не подозревавшей продавщицы мороженое, за которым спускался один я, чтобы не потерять наблюдательный пункт. Медленно поглощая подтаявший пломбир, мы были довольны, как падишахи; благодаря хождению за «Родину» эта девушка стала нашим совместным достоянием, кем‑то вроде одной жены на двоих, хотя у падишахов на одного мужа приходилось несколько жен.

Съев свое мороженое, Костя сходил к гаражам еще раз. Дождавшись его, я тоже повторил свой заход.

Заниматься привычным делом на свежем воздухе было приятно..

В последний момент я подумал, что для полного счастья мне не хватает голенькой Тани Авдеенко, прилепленной четырьмя пластилиновыми шариками на серебристую стену гаража – но, конечно, не стоило требовать от жизни слишком много.

– А знаешь, как я еще развлекался… – разнеженно заговорил Костя, когда я опять сел к нему, не чувствуя под собой скамейки. – Ни в жизнь не догадаешься…

Я молчал, ожидая невероятного продолжения.

Девушка‑мороженица, наклонившись теперь вперед, прибиралась в своем дымящемся ящике.

Ко всему прочему, у нее оказались очень выпуклые ягодицы, разделенные ложбинкой, просвечивавшей сквозь халат.

Если бы в тот момент я знал то, что открылось мне через год, то мог бы выразить желания, охватившие при виде этой ложбинки под ничего не прячущей тканью. Но сейчас я не знал еще ничего, не имел соответствующих опытов, и потому смотрел вниз с абстрактным вожделением.

– …Берешь зеркальце…

– Какое зеркальце?

– Обычное. Квадратное. Или круглое. И пускаешь зайчик ей в то место.

– Кому? – я был сбит с толка.