Теща. История одной страсти

И, не успев вновь сойтись после не в меру радикального лета, мы почти разошлись.

Наше общение сократилось до минимума.

Костя сильно изменился, стал нелюдимым, мало радовался общению.

В мальчишеской среде, подогреваемые иносказательными классными часами на «особую» тему, бродили страшные слухи о неизлечимых венерических болезнях. В определенный момент я подумал, что Костя подхватил от своей избранницы нечто нехорошее и теперь готовится к медленной, мучительной смерти.

Хотя, конечно, такой вариант полностью исключался. В детские лагеря советских времен даже дворником принимали при наличии свежей справки из кожвендиспансера, и при факте свальных оргий, которые устраивали пионервожатые, заразиться от них было в принципе невозможно.

Постепенно Костя слегка оттаял, но наши прежние отношения были разрушены.

Полагаю, что он не мог жить, как раньше, поскольку претерпел чудовищную ломку личности, из безобидного грешника – какими были все мы – превратился в мужчину, причем раньше времени.

Но, конечно, о таких материях я стал думать гораздо позже.

А тогда просто тосковал о невозвратном.

 

7

 

Как назло, в расплату за изумительно теплую весну и хорошее начало лета, с первых дней сентября зарядили дожди.

Мы жили недалеко друг от друга, но когда из школы приходилось идти по лужам, путаясь в полах душных болоньевых дождевиков, когда Костины «велосипеды» делались непроглядными из‑за дождевых капель, возможность милых бесед потерялась.

Хотя теперь мне кажется, что все происходило не из‑за общего неуюта природы, а из‑за Костиного раздерганного состояния.

Лишь один день случайно порадовал и почти напомнил прежнее.

Дождь прекратился вечером, за ночь все просохло и наутро сделалось почти таким, как было летом.

И возвращаясь из школы, мы с Костей свернули посидеть в скверике.

Там было полно девиц, не смирившихся с наступлением осени: в коротких юбках и с сияющими голыми ногами.

Друг поправил очки одним пальцем, привычным жестом, и заговорил очень тихо, но очень бурно.

– …Леш, ты посмотри вон на эту, ногастую…

Я повертел головой.

Все девицы были как на подбор ногастыми. Да и вообще мне, страждущему абстрактно, ногастость не представлялась важным признаком.

– Да не та… Вон, видишь, в сером плащике и как будто без юбки, закинула ногу на ногу.

Теперь я ее заметил. В самом деле, девица надела столь короткую юбку, что ее не виднелось из‑под плаща, и сидела, покачивая коричневой туфлей, вызывающе и невинно.

– Ты… – сбиваясь, заговорил Костя. – Ты посмотри, как верхняя нога легла на нижнюю.

– А которая у нее верхняя и которая нижняя? – не понял я.

– Нижняя – которая на земле. А верхнюю она положила сверху.

– А, теперь ясно.

– …Ты посмотри, как растеклась верхняя ляжка по нижнему бедру! Оцени форму!

Я вздохнул.

Голые ноги девицы сияли на расстоянии вытянутой руки, но оставались недоступными.

– …Какую форму, по‑твоему, имеет женское бедро в сечении?

Я молчал, опять не понимая вопроса.

– Почти круглую, когда женщина стоит, – сам себе ответил друг. – Но когда садится и бедро принимает горизонтальное положение, оно приобретает форму бруса.

– Форму чего?!

– Бруса. Ну балки такой, прямоугольного сечения. Ты посмотри – сверху оно и сейчас круглое. Там, где лежит на нижнем, набегает. А снизу – в той части, где не видно – почти плоское.

– Ясно, – кратко ответил я.

Я понял одно: Костя вдруг сделался прежним и его понесло.

Я уже не задавал вопросов, он говорил сам; мне оставалось лишь слушать поток его речи.

– …Ты знаешь, какая у женщины кожа? Очень разная, это только кажется, будто везде одинаково гладкая. На самом деле все зависит от места… Вот возьми, например, эту ногу. Погладь ее сверху от колена – чистый шелк. А проведи по обратной стороне – она вовсе не гладкая… Так же ягодицы. Нежная кожа сверху и шероховатая там, чем сидит…

Я слушал, и слушал.

– А грудь… Грудь. Грудь!!! Это вообще самое великое чудо! Она никогда не бывает одинаковой. Кожа такая тонкая, что видно, как жилочки сбегаются к соску….

Облизнув губы, он пояснил:

– Правда, это у матери видел, с ней все было в темноте.

Девица в сером плаще переложила ноги по‑другому.

– Сверху грудь кажется атласной… Но ты ее возьми и подними – и увидишь, что снизу она тоже шероховатая и даже чуть более темная. И еще… Грудь потеет, как и все прочее, но никогда не нагревается; она всегда остается прохладной, даже если становится влажной.

Костя перевел дух и опять поправил очки.

– …И вообще, Леша… Женское тело – это такая приятная вещь, что…

Длинноногой сидеть ей надоело, или пришло время идти по делам. Она встала, сверкнула трусиками из‑под не сразу одернутой юбки и быстро зашагала прочь.

Я отметил, что мой друг как‑то сразу сник.

– …Но…

Я молчал, почему‑то боясь следующих Костиных слов.

– Знаешь, Лешка, – сказал он с такой горечью, что мне стало жутко. – Вроде все так здорово – я вот теперь все это знаю не теоретически. Но стало как‑то ужасно. Раньше было лучше, если честно.

Мне хотелось задать прямой вопрос, но я не решился.

– Лучше, – повторил Костя. – Лучше получать меньше, но ни от кого не зависеть, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я, хотя ничего не понимал.