Теща. История одной страсти

Да, когда я стал студентом и знал об этой стороне жизни больше, чем она в свои сорок с чем‑то, мать вдруг хватилась, принялась внушать мне химерические понятия насчет жизненных приоритетов. Одним из них являлось добрачное целомудрие обеих сторон при условии, что в брак нужно вступать лишь по достижении определенного жизненного уровня.

С последним, конечно, я согласен.

Но что касается добрачной девственности, то это полная чушь.

С одной стороны, не испытав хотя бы кое‑что заранее, нельзя рассчитывать на счастливый брак с первой попытки. Лишь такие бесчувственные поленья, как мои родители, могли сойтись единожды на всю жизнь потому, что слепо верили в то самое «отсутствие секса в СССР».

А с другой – и это еще важнее – пик сексуальной радости приходится на тот период жизни, который не стыкуется с «совершеннолетием», позже секс делается неотъемлемым атрибутом, но сверкающих открытий уже не принесет, так определила природа.

Затянувшаяся девственность приводит либо к шизоидности Канта, либо к попытке компенсировать потери неприемлемыми средствами.

Однако в нашем обществе до сих пор связь до брака считается порочной.

Но понятие «порока» никак не коррелировано ни с девственностью, ни с добрачными связями.

Равно как и монобрачие является весьма сомнительной категорией и вряд ли может являться обязательным.

Впрочем, о том я сужу по своему опыту, и вообще отклонился от темы, заговорив о своем бывшем однокласснике.

Но все‑таки первую Костину женщину мне тоже хочется осудить. Преступность ее состояла в том, что она ввела Костю во взрослый мир, насытилась его телом и насытила своим, а потом бросила обратно в тинное болото отрочества. Костина смена закончилась и он уехал. А его учительница‑совратительница осталась в лагере, наверняка в следующей смене нашла себе следующего молодого партнера. Вернувшись в город, она продолжила чувственную жизнь с мужем или любовником – или с обоими по очереди. Ее существование продолжалось на привычном уровне; она имела все, что имела, ничего не теряя.

А мой друг, едва обретя, потерял все.

Если бы лагерные отношения продолжились в городе, если бы эта женщина жила по соседству, была бы подругой его матери или родной теткой…

Да, хоть кровной теткой, пусть записные моралисты распнут меня на кресте целомудрия!

Если бы какая‑то женщина продолжала одаривать Костю своим телом, все в его жизни шло бы иначе.

Я стою на том, что лишь полноценная сексуальная связь с женщиной, годящейся в матери, может вывести мальчишку на правильный путь познания дальнейшего. Или определить приоритеты, позволяющие достичь адекватности бытия.

Впрочем, эта мысль не оригинальна и далеко не нова.

Как‑то раз, еще в аспирантские времена, уже не помню по каким каналам, мне в руки попал античный роман «Дафнис и Хлоя». История любви двух древних греков, мальчишки и девчонки, живущих на острове Лесбос – название которого в те времена не имело нынешнего нехорошего оттенка – мне очень понравилась. И она не стала хуже от того, что, любя Хлою до потери сознания, первой из всех женщин кудрявый Дафнис все‑таки познал какую‑то соседку материнского возраста. И это оказалось лучшим способом, каким можно войти во взрослый мир.

Правда, с Костей все вышло хуже; у него Хлои не было, была только пионервожатая.

Происшедшее в пионерском лагере вызвало необратимые перемены в его самосознании. Тигренка можно с рождения кормить пресной кашей и он не умрет, даже вырастет до определенного предела – но если один раз дать попробовать мясо с кровью, он предпочтет сдохнуть с голода, но кашу есть не станет.

Точно так же мальчишка может взойти на Джомолунгму самонаслаждения, но стоит ему лишь один раз выйти в космос реального секса, как на Земле он уже не сможет адекватно жить.

Это я могу сказать совершенно точно, опираясь на собственный опыт, до воспоминаний о котором осталось всего чуть‑чуть.

Я прекрасно понимаю Костю, который после лагеря буквально сходил с ума от неудовлетворенности в жизни, которая осталась прежней при том, что сам он изменился.

Думая об этом, я понимаю, что советская коммунистическая система отвергла и стерла все прежнее, как бы не соответствующее новым принципам, не заменив его новым.

Прежде всего это касается главного аспекта жизни.

До революции умные матери из порядочных семей нанимали своим сыновьям взрослых женщин для секса. И любой гимназист мог посетить приличный бордель.

Публичных домов не существовало ни в СССР ни в России, проституция была неразвитой; да и найти хорошую гетеру во времена нашего с Костей отрочества представляло почти неразрешимую проблему.

Меня, конечно, могут заклеймить, но сейчас я твердо уверен: если бы мой друг нашел женщину для телесной любви, его жизнь пошла бы куда счастливее.

Говоря о Косте в публичном доме, я отнюдь не претендую на универсальную истину в последней инстанции.

У всех подростков разные уровни либидо. Кому‑то во что бы то ни стало требуется насыщение своего тела, а кто‑то прекрасно обходится и без него.

Институт старых девственников столь же реален, как институт старых дев, все зависит от темперамента.

Лучший пример тому дают мои сыновья, близнецы Петр и Павел, полностью идентичные между собой.

Они настолько одинаковы, что мы с женой привыкли видеть в них только сходство, уже забыто, который из братьев старше на несколько минут, а красных шерстинок – как Исаву и Иакову – им не навязали.

Но в то же время я не знаю двух молодых людей, более различных во всем.

Начиная с того, что они пренебрегли преимущественным правом близнецов и выучились в разных институтах – Петр в авиационном, а Павел в медицинском – кончая сферой чувственности.

Павел явился своего рода аналогом меня; он жил удовольствиями тела и женился раньше, чем следовало. И даже специализировался по гинекологии, что тоже о многом говорит.

А Петру девушки не нужны. Не потому, что ему нужны мальчики – ему не нужен никто вообще; он, кажется, до сих пор девственен, как Иммануил Кант. Петьке не нужно ничего, кроме компьютера, около которого он проводит сутки напролет: днем на работе, дома по ночам – распыляя свое либидо на понятные лишь ему строчки программных команд.

Все люди разные.

Но Костя родился таким, что ему жизненно необходимостью было женское тело.

В познании мира он меня опередил, наши отношения уже не могли продолжаться на прежнем уровне.

 

9

А дальше получилось так, что наша дружба прекратилась из‑за внешних обстоятельств.