Теща. История одной страсти

Но как сейчас помню свое совершенно взрослое ощущение: вот от меня уходит друг и единомышленник, и я опять остаюсь один на один с проблемой, которая воспитанием ХХ века была превращена в неразрешимую.

 

 

* * *

 

Меня кто‑то толкнул.

Я поднял голову, с трудом выталкивая себя из воспоминаний.

Передо мной стоял Пашка.

– Пап, мама просила, чтобы ты с кухни принес заливную рыбу, ей некогда.

– Рыбу… – тупо повторил я. – Ах да… Рыбу, конечно. Сейчас принесу, сейчас.

Я тяжело – не как сорокадевятилетний полный сил мужчина, а как старший друг тестя Павла Петровича – поднялся, скрипнул стулом.

Прошел на кухню.

Принял из рук какой‑то девицы в черной косынке огромное блюдо рыбы, показавшееся неощутимым в неожиданно онемевших руках, отнес в комнату и с помощью Нэльки поставил на середину поминального стола.

Ноги держали плохо, хотелось скорее сесть.

Гостей набралась толпа: Ирина Сергеевна всю жизнь проработала в одной школе, проводить и помянуть ее пришли учителя разных поколений и, кажется, бывшие ученики. Для невеселого торжества выбрали гостиную – самую большую комнату в квартире.

Тут был сооружен огромный стол не пойми из чего – я знал, что деду Павлу помогали Петька с Пашкой.

Впрочем, моя голова работала плохо; это стол – огромный и никогда не использовавшийся – испокон веку стоял в другой комнате, именовавшейся столовой. Просто сегодня его еще чем‑то надставили, из сцены превратили в футбольное поле.

Мое законное место тут было царским.

Формально я являлся третьим близким человеком Ирины Сергеевны, по рангу после мужа и дочери. Хотя фактически был, пожалуй, первым. По крайней мере, в последние ее годы.

Но сил протискиваться между стеной и чьими‑то спинами не осталось. Я сел на ближний угол, как бедный родственник.

И снова обернулся к тещиной фотографии.

Я смотрел и смотрел на ее до смерти знакомое лицо.

Нэлька унаследовала внешность отца – крупный нос, выразительные черты, которые позволяли ей оставаться не по возрасту яркой.

А теща всю жизнь имела трепетный, почти полустертый облик. В лице ее, приятном и уравновешенном, не имелось ни одного штриха, могущего привлечь внимание.

Лицо Ирины Сергеевны всегда оставалось приветливым и замкнутым. Наверное, то был профессиональный отпечаток.

Но глаза…

Глаза Ирины Сергеевны – не очень большие, но очень выразительные – всегда смотрели печально. Впрочем, возможно, это казалось сейчас только мне.

Портрет увеличили из рук вон плохо; на нем остались точки и царапины, которые фотограф поленился устранить, имея современные способы обработки.

Но глаза Ирины Сергеевны казались живыми.

И были грустными. Очень грустными.

Я смотрел на них и ощущал, как от портрета что‑то передается мне.

И на моих собственных глазах наворачиваются слезы.

– Это уже черт знает что, – сказал я сам себе.

Какая‑то соседка по столу обернулась ко мне, я не стал на нее смотреть.

Я просто подумал о том, что мое поведение абсурдно.

Ведь умерла не владелица южноафриканских алмазных трубок, в последний момент лишив наследства.

Ушла обычная женщина, простая школьная учительница.

И благополучный во всех отношениях зять, который плачет на поминках тещи, мог показаться даже неприличным.

Во всяком случае, это выходило за рамки.

В Отделе физики и математики у меня имелся довольно близкий приятель Саид Урманов. Сейчас он – доктор физико‑математических наук, член‑корреспондент РАН, директор Института механики, который в свое время отпочковался от Института физики.

Так же, как и я, Саид был женат с юных лет и любил повторять свою заветную мечту: чтобы самолет, на котором летит теща, упал на поезд, в котором едет тесть.

Или наоборот; суть от этого не менялась, и такое отношение к родителям жены являлось типичным.

А вот мне Ирина Сергеевна и Павел Петрович были ближе и дороже собственных родителей, и я не мог представить себе иного.

– …Алексей Николаевич, вам плохо?

Оксана была очень бледной в черной рубашке мужского покроя.

– Нормально, Ксеня, – я через силу улыбнулся. – Дай мне, пожалуйста, водки, если тебе нетрудно.

Невестка скользнула вдоль стола, вернулась, поставила передо мной едва початую бутылку и рюмку с моего места.

– Ксеня, если можешь, принеси мне, пожалуйста, стакан, – тихо попросил я. – И так, чтобы Нэля Павловна не заметила, хорошо?

Жена в последнее время стала сильно следить за моим давлением и контролировать каждый миллилитр употребленного алкоголя.

Понимающе кивнув, Оксана исчезла в двери, через минуту появилась опять, наклонилась и бесшумно выпустила из рукава длинный узкий стакан турецкого производства.

Я в очередной раз подумал, что Пашка оказался прав, выбрав ее в жены.

И правы были мы с Нэлькой, подарив невестке на свадьбу кольцо с огромным изумрудом, шедшим к ее светлым волосам и зеленым глазам. Подарок она носила постоянно, не сняла и сейчас, только повернула камнем к ладони.

И еще более прав я сам в своих намерениях относительно нее. Смерть тещи подкосила меня, выбила из колеи, смешала все планы. Мне следовало как можно быстрее прийти в себя и сделать все, что уже решил.

Налив до краев, я выпил залпом, не закусывая, оставил пустой стакан на столе и вернулся на свой стул.

К Нэльке, рядом с которой было мое место.

Обычное место обычного зятя на обычных поминках обычной тещи.