Теща. История одной страсти
Белла получила золотую медаль – обогнала меня, поскольку еще раз выйти на уровень классического отличника я не успел, занятый делами более важными, чем зарабатывание оценок по какой‑нибудь истории с географией. В том же 1976 году она поехала поступать – не в Москву, а в Ленинград, на математико‑механический факультет университета. Я знал, что Белла Коблер в решении конкурсных задач превосходит составителей, но за письменную математику ей поставили «четверку», и даже Эсфирь Бенционовна, приехавшая поступать вместе с дочерью, ничего не смогла доказать апелляционной комиссии. Закон об одном экзамене для медалистов в отношении одноклассницы не сработал, ей пришлось мучиться дальше: иди на устную математику, писать сочинение, сдавать еще какую‑то дрянь – кажется, физику. На каждом из этих «испытаний» Белке тоже занизили всего по баллу, но этого хватило, чтобы она не прошла по конкурсу. Мать отвезла ее в Петрозаводск, где тоже имелся университет, но антисемитизм туда еще не докатился.
Эти перипетии я узнал осенью от ее подружки, нашей одноклассницы из сто четырнадцатой школы, которая поступила вместе со мной.
Однако получила ли Белла диплом Петрозаводского университета или завершила свое образование в штате Мэриленд, мне до определенного времени было неизвестно.
В любом случае ни ей, ни Ире жизнь наверняка не казалась безоблачной.
Умнее всех поступили родители единственного моего приличного одноклассника по школе №9 Жени Циклиса. О том, что еврею в России делать нечего, они поняли вовремя; Женя исчез уже в четвертом классе. Я, правда, не знаю, как сложилась его жизнь. Возможно, он делает вид, что лечит эндометриоз у арабских жен в какой‑нибудь Эйлатской клинике – а может быть, толкает тележки в аэропорту «Бен Гурион».
Но он не пережил унижений, которым подвергаются потомки Сима в стране, населенной отпрысками Хама.
Перед тем, как перейти, наконец, к воспоминаниям о главных переменах, отмечу некий итог воспоминаний: две моих школы, №9 и №114, убедили в том, что все педагоги суть люди дефективные.
Единственно известное мне исключение лишь подтверждало правило.
Этим исключением была…
Впрочем, до нее я еще не дошел.
Пока лишь отмечу, что, возненавидев учителей как категорию, в своей собственной педагогической деятельности я действую по методу «от противного».
То есть в любой сомнительной ситуации прикидывал, как поступил бы кто‑то из моих школьных учителей, и делал наоборот.
Конечно, высшая школа – не средняя, тут отношения между сторонами баррикады не столь обусловлены и отличаются больше сложностью связей. Но и в университете бывают разные преподаватели.
Я не застал одного доцента математического факультета: в мои времена он уже почивал на пенсии – но из разных уст слышал одну и ту же историю. Однажды студенты после экзамена в складчину купили гроб и ночью поставили на крыльцо деревянного дома, в котором он жил.
Сейчас времена изменились; я не знаю ни одного университетского преподавателя из частного сектора, который остался существовать лишь на окраине, где живут не доценты, а социальные отбросы. К тому же купить гроб просто так, без медицинского заключения и свидетельства о смерти, теперь тоже нельзя.
А мои студенты тоже как‑то раз «скинулись» и после защиты дипломов подарили мне авторучку «Паркер» с золотым пером, который стоил, если не ошибаюсь, двадцать или даже двадцать пять тысяч рублей.
Как любит повторять один из моих приятелей по университету, доцент Коля Жуков с кафедры иностранных языков для естественных факультетов, feel the difference
Конец ознакомительного фрагмента
