Тот самый снег. Я и он, она и я

Татьяна (D11), мать двоих детей, носила лифчик такого покроя, что ее мячи казались даже не футбольными, а баскетбольными.

 

Я улыбнулась.

Наши взгляды на Танькины бюсты тех времен, как выяснилось, выражались одинаковыми словами.

 

«Жопа старосты Светланы стоила тысячи и одной жоп, виденных мною в жизни.

Последняя – мышеобразная серенькая Гуля казалась мягкой и даже интеллигентной. И вела себя как‑то особенно, ласково.

А вот моя Юля среди всех была самой вульгарной, злоязыкой.

И настолько неприветливой, что сама надежда поепстись с ней казалась дикой.

Хотя захотел я ее сразу, едва рассмотрел ее в девчоночьем альбомчике».

 

Я опять улыбнулась, улыбки лились из меня.

Скупые описания подружек поражали точностью.

Признание в желании меня с первого взгляда подкупило.

На самом деле, на той фотке меня можно было признать за проститутку. Познав к тому времени лишь своего «дебилообразного» мужа, я вела себя так, будто переспала со всем городом.

 

«С этими молодыми женщинами, которых для себя я именовал «девчонками» даром, что старшая из них была моложе меня всего на десять лет, мне было хорошо, как никогда в жизни.

Чтобы им стало так же хорошо со мной, за обедом я объявил, что не могу проставить им оценки прямо сейчас, поскольку деканат может поменять порядок экзаменов, но всем гарантирован успех.

Что девчонки могут ни о чем не волноваться, есть, пить и радоваться жизни, вообще не ходить на математику.

Правда, они ходили исправно: то ли по инерции, то ли пытаясь показать, что им не безразличен мой предмет. И, несмотря на то, что мне самому мой пиздопредмет давно остопездел, внимание было приятно.

Затем настала сессия.

Причем гораздо раньше, чем того хотелось.

Во всяком случае, я еще не заграбастал всех желаемых денег, не выпил очередную бочку водки и не совершил всех попыток в поиске тел.

Я расставил «хлебницам» обещанные «пятерки» в ведомость и мы договорились, что вечером я к ним приду.

Учебная часть поставила математику в конец, и этот вечер был самым последним: закрыв сессию, девчонки уезжали домой».

 

Прочитав слова про «самый последний вечер», я ощутила невнятное томление.

Такого я не ощущала давно, забыла и даже не подозревала, что подобное может вернуться.

Впрочем, ни во что серьезное оно не разрешилось; пришло внезапно и еще быстрее ушло.

Но все‑таки пришло на минутку и тому имелись причины. Ведь именно в тот вечер началось наше падение…

Точнее, восхождение в вершине, на которой мы оказались несколько месяцев спустя.

Я сделала глубокий вдох и подумала, что перед следующим этапом чтения стоит принять еще порцию кофе.

А потом взглянула на часы и поняла, что подошло время обеда.

Удовольствие следовало дозировать, никуда не спеша.

Я выключила планшет, бесшумно открыла дверь, выскользнула в коридор и как следует погрохотала, чтобы из соседних кабинетов казалось, будто я только что вернулась.

Потом снова все заперла и пошла в комбинатскую столовую, где кормили очень дешево, но вкуснее, чем в большинстве местных ресторанов.

 

3

 

Пообедав, перекинувшись словами средней строгости с подчиненными, я пошла обратно.

Точнее, почти побежала: нескромный мемуар Никонова тянул к себе все сильнее.

По дороге я заглянула в приемную, которая находилась у входа в «начальственный» отсек этажа. Секретарша сообщила, что директор уехал в город и вряд ли появится до вечера. Этот факт обрадовал: обстоятельства давали мне возможность без спешки насладиться чтением.

И памятью о тех временах и мне самой тех времен.

Наврав, будто я кое о чем договорилась насчет сахара, но еще не поняла до конца, о чем именно, что сейчас нужно сесть за компьютер, почитать условия, оценить ситуацию в целом, попросила ни с кем не соединять, считая меня в отлучке.

Милая девушка поверила; именно такая деятельность входила в обязанности коммерческого директора.

Я вернулась к себе.

Надежно заперлась.

Еще немного потянула время.

С непонятной целью перекрасилась перед «ростовым» зеркалом: стерла с губ размазанную помаду и навела их заново.

Вылила на газон за окно остатки старой воды, набрала из кулера новый чайник, вскипятила, заварила послеобеденный кофе.

Выпила его медленно‑медленно, стоя у окна и любуясь еще более медленными снежинками.

Мой кабинет выходил на фасад, внизу бежала улица. Машины, припаркованные у противоположного поребрика, были занесены до самых колес, наверняка столь же неузнаваемой стала и моя машина во внутреннем дворе комбината.

Успокоившись окончательно, я опять сделала губы – поправила в одном месте, которое показалось неизящным.

Еще полминуты рассматривала себя в зеркале, своим нынешним видом осталась довольна, хотя и не сильно о нем заботилась.

Шагнула за свой уютный стол, села удобнее некуда в свое мягкое кресло.

На всякий случай перевела сотовый на вибрацию, чтобы ненужный звонок слишком резко не выдернул из прошлого.

И наконец, включила планшет.

 

«Когда я пришел, то оказалось, что Гуля уже уехала, а Света собирает вещи.

Я как‑то сразу стал для них своим, при мне можно было делать что угодно, хоть вынимать косточки из бюстгальтеров и сортировать по цветам трусы.