Тот самый снег. Я и он, она и я
Мы дружили всю жизнь, а двадцать лет назад вместе учились в региональном филиале московской академии пищевой промышленности – ездили на сессии в райцентр за сто пятьдесят километров от нашего города.
Подруга была крепкой, в Академии нас различали как «просто Галю» и «Галю толстенькую». Сейчас она и вовсе стала похожей на кубышку.
В школе мы казались одинаковыми, не сильно различались и позже, встав к конвейеру на хлебокомбинате; студентками не хватали с неба звезд, а учились ради диплома.
Тогда мне было двадцать три года, сын – который сейчас готовился к женитьбе – ходил пешком под стол, а я состояла в первом браке. Жила со своим первым и единственным мужчиной – грубым ровесником, относившимся ко мне как к личной собственности. Так жили все, я не примеряла на себя иные варианты. По сути дела, еще не начав всерьез жить, я уже знала, что ничего из приятного в этой жизни не будет.
Но потом…
Потом что‑то куда‑то двинулось само по себе; я почти не замечала перемен, но они произошли.
Произошли во всем, включая семейную жизнь, которая теперь спокойно текла во втором браке.
Да и карьера моя взлетела на заоблачные высоты – я стала вторым человеком на крупнейшем предприятии города.
А Галя никуда не продвинулась, с комбината ушла, сейчас работала третьей с конца в мелком общепите, название которого я не помнила.
Вероятно, в ней созрел комплекс, потому что в обращениях она всегда напоминала, что я – начальница. От этих слов мне становилось и смешно и грустно, потому что начинали мы вместе, а пришли в разные места. Я жалела Галю, она была ни капельки не хуже меня, но не нашла своей дороги, потому что мне повезло в жизни, а ей – нет.
Хотя почему и как повезло мне, я понимала с трудом.
В любом случае, она оставалась моей лучшей подругой, не только слышащей без слов, но знающей обо мне все, что знала я сама.
«Галь, я тут такой текст откопала – умереть не встать…»
Галя всегда отличалась напористой краткостью выражений.
«Подожди пять минут, а то у меня кофе остынет»,
– ответила я.
Ничего никуда не убегало, а жертвовать радостью утренней булочки я не привыкла.
«Ждем‑с»
Закончив трапезу, я вступила в беседу.
Оказалось, что моя прежняя одноклассница, сокурсница и сослуживица наткнулась в компьютере сына на какой‑то потрясающий сексуальный мемуар.
Словом «сексуальный мемуар» она обозначила произведение какого‑то достаточно известного писателя, которое ее сын нашел в Интернете. Книга была защищена паролем, но парень, привлеченный эротикой, сумел его взломать.
«Ну и что?»
– написала я, не ощутив даже капли интереса.
«Я не в том возрасте, чтобы читать всякую порнографию.»
И это в самом деле было так; тема для меня с некоторых пор закрылась.
Я никогда не была особо чувственной, а сейчас и вовсе успокоилась, убаюканная размеренной жизнью.
«А ты понимаешь… Там написано про тебя».
Сообщение старой подруги вывело из утреннего снежно‑кофейного равновесия.
Несколько минут я сидела, не реагируя, только смотрела в окно и думала непонятно о чем.
Потом осторожно спросила, что значит «про меня».
«Не только про тебя. Про всех нас, но вообще это о тебе».
Галя отвечала загадками
«Ты помнишь нашу сраную „Академию сала и жира“?»
Кажется, я поняла, что она имеет в виду.
С аттестацией того московского заведения, где преподаватели были озабочены не качеством учебы, а количеством денег, я была полностью согласна.
Но напоминала Галя не о том, как мы сдавали старосте по сто рублей за каждый зачет по каждому предмету, а совсем о другом.
О том, что я сама постаралась засунуть в нижний ящик памяти, задвинуть, запереть и выбросить ключ в утиное болото.
Ведь в том городе, в той академии…
«…Ты Владимир Владимировича помнишь?»
Подруга двигалась вперед
«Вообще‑то он был Виктор Викторович…»
– машинально поправила я прежде, чем подумала.
И тут же поняла, что ничто: ни ящик, ни замок, ни выброшенный ключ – ничто‑ничто не помогло.
Я тоже помнила все, и память всплыла со дна.
Да, его звали Виктором Викторовичем, вот только фамилия куда‑то ускользнула, потому что не она была главной.
