Ты будешь наказана

Арс

Я опускаюсь в кресло и пью бурбон с горла.

Смотрю в невидимую точку на стене и не понимаю, что происходит.

Не замечаю Арчи, который, открыв двери, заходит в комнату.

– Осуждать будешь? – спрашиваю спокойно, стеклянными глазами наблюдая за узорами на обоях. – Не в твоём стиле.

Он проходит внутрь, осматривает мою комнату. А мне пох*й. И на её вещи, что разбросаны по всей комнате, и на верёвки, что спокойно лежат на кровати.

Я знаю, что Арчи насрать. Как и мне. Он не осуждает такое. У него у самого есть свои странности. Мы, как два придурковатых брата, но только он – адекватнее. Если это так можно назвать.

Он берёт с моего бара бутылку вискаря.

– Своего, что ли, нет? – усмехаюсь. Вечно любит тырить моё бухло. – Зачем пришёл?

– Сам должен догадаться.

– Мораль мне только не читай, – равнодушно перевожу взгляд на окно. – У тебя её тоже нет.

– Я не за этим, – отвечает.

– Тогда зачем пришёл?

В комнате повисает тишина. Но я не поворачиваюсь к нему, чтобы спросить, зачем он здесь.

Нет, я смотрю через окно как зверушка, путаясь в простыне, бежит по зелёному газону. Сжимает её крепко в пальцах.

– Перестань делать вид, что не знаешь её.

Сверлю взглядом то, как зверушка открывает с трудом ворота и выбегает за забор. Ей повезло, что сейчас доберманы сидят в клетке. Могли ведь и гулять по зелёному газону…

– Не понимаю, о чём ты, – отрезаю.

– Перестань, – повышает голос. Я резко поворачиваюсь к нему. Дать бы ему таких п*здюлей, что со старшим так себя ведет. Но я никогда не поднимал на него руку. Если начнём драться, кто‑то из нас точно мёртвым отсюда выйдет. – Мы оба знаем, о чём говорим.

– Я сделаю вид, что ничего не слышал и продолжу пить свой бурбон, – отвечаю безынициативно. Я не хочу об этом говорить. Арчи – не мой психолог. – Что‑то ещё?

– Ты ведь её вспомнил, – внезапно говорит. – Но делаешь вид, что не знаешь.

Сжимаю горлышко бутылки у себя в ладони.

– Не делай из нас обоих дураков, Арс. Мы оба в курсе, что, сколько бы лет не прошло, как бы ты не выкидывал её из головы, не пытался забыть и сделать вид, что она – не та Влада – всё бессмысленно.

Зубы сами скрипят друг о друга.

– Она здесь. Но ты в упор её не видишь. И теперь из‑за обиды издеваешься над ней. Хоть не понимаешь, что это – она. А подсознание помнит.

Я. Не. Знаю. Кто. Эта. Девчонка!

– Мне всё равно. Делай с ней, что хочешь. Мне пох. Просто открой глаза.

– Арчи! – я не выдерживаю. Кричу, чтобы он перестал. Мне не нужна промывка мозгов! И тем более разговоры про ту, которую я ненавижу больше всего на свете. Ей не место здесь. В моей памяти, в моём сердце. Она для меня – красная тряпка для быка. Которую я хочу разорвать на куски. – Я не знаю, о ком ты говоришь. А если бы и знал…

Я на секунду.

На мгновение.

Вспоминаю её.

И тут же стреляю невидимой пулей в её отражение.

– Эта девчонка для меня – никто. И та, что была в моей голове пять лет назад – тоже. Её больше нет. Как и тех старых лет. Она умерла. Давно.

Прожигаю его серыми глазами. Сталкиваюсь с его голубыми. Мы разные. Чертовски разные.

– Или ты хочешь, чтобы я и тебя выкинул из своей жизни?

Именно это я и сделал. То, что было до этого. До того, как я переехал в этот город. Стёр себе память. Со всеми теми людьми, из‑за которых я стал таким. Жестоким убийцей.

– Делай, как знаешь, – в нём просыпается похуист. Так бы раньше.

– Вали к своей игрушке. Она тебя ждёт, не дождётся, – отзываюсь и встаю с кресла. У него своя девчонка для забав, у меня – своя. И это не та, что была тогда, в прошлом. Сейчас она новая. И она вернётся.

Это я обещаю.

Подхожу к окну, смотрю в пасмурное небо. Как неожиданно набежали тучи. Добежит или нет? Хотя, мне насрать.

Я сейчас медленно наблюдаю за своими пёсиками, которых выпустили наружу. Они устали сидеть в вольере.

Хмурюсь и понимаю, что не хочу вспоминать, откуда они у меня взялись. Я стёр у себя из головы сам те годы.

Те четыре года с ней.

Пять лет назад. Арсанов

– Ты только глянь, какая она милая.

– Никаких собак, – строго отвечаю. – И даже не пытайся задобрить меня этими добрыми и слезящимися глазами.

Тяжко. Скрещиваю руки на груди, пытаясь показать, что она не поменяет моего решения. Никаких собак. За ними надо убирать, гулять с ними. Заниматься.

Мне бы за одной особой уследить.

– Ну, Арс, она же совсем кроха! – чуть ли не плачет. Да чё‑ё‑ёрт, нашёл же ты, на свою голову проблем, Арсанов! – И её кто‑то выкинул!

– Соседская же, видно, – скептически осматриваю дрожащий грязный комок. На улице ливень хлещет. И ведь чумазая вся. Явно не домашняя. Но собака‑то породистая. Откуда‑то взялась у наших дверей. – Лайка. Таких не бросают.

Погрустневшие глаза Влады заставляют сжать ладони в кулаки.

– Пусть она у нас хотя бы погреется.

Она снова использует запрещённый приём. Опускает взгляд в пол, закусывает губу и водит ножкой по полу.

– Пожалуйста.

Я устало вздыхаю.

И как ей это удаётся?

– Пару часов, – дам им это время, только бы мелкая не умоляла меня и не плакала. – Ни минутой больше.

Она резко поднимает голову. Смотрит на меня уже совершенно сухими глазами и сверкающими карими глазками, из‑за которых я начинаю злиться.

Убью её когда‑нибудь!

За то, что умело манипулирует!