У Лаки

Эмили Мэйн стояла на углу в лучах солнечного света, который ассоциировался у нее с фотографиями, где люди покоряют вершины гор. Голубое небо подкрашивало стекла машин, чей поток толчками тек через перекресток. Эмили больше не чувствовала себя изможденной: легкий ветерок наполнил ее потоком новой силы. Была середина дня. Где‑то в пути между Лондоном и Сиднеем у чемодана заклинили колеса – они скрежетали, когда Эмили переходила дорогу и входила в отель.

Ее самолет дал круг над гаванью Сиднея, над лихтенберговой фигурой северного пригорода, и сверху Эмили увидела дым пожаров на далеком юго‑западе, где серые столпы поднимались в небо, исчезали за горизонтом. Изабель на стойке регистрации отеля упомянула запах гари, окутавший и город. Внезапно оживившись, Изабель сказала, что скоро пойдет дождь: ночью она слышала на заднем дворе лягушек, верный знак. Просторный вестибюль пах ванильными свечами и был заставлен мебелью, выставленной на витринах магазинов напротив: белые диваны с кожаными подушками, цилиндрические абажуры, резные стулья, огромные белые ракушки на журнальных столиках голубого мрамора. На темном, как почва, деревянном полу виднелись царапинки. На стенах висели увеличенные фотографии местной флоры, зернистые, как старая ткань. Изабель поинтересовалась, впервые ли Эмили в Сиднее (нет, бывала давным‑давно), нужен ли ей звонок‑будильник (нет) и необходим ли доступ в интернет (да).

Эмили ждала электронное письмо от Майкла, своего мужа, хотя на прошлой неделе он использовал слово «спутница», чтобы представить ее знакомым, с которыми они столкнулись на Чемберлейн‑роуд. Позже, когда Эмили задала вопрос, он ответил, что оговорился, вот и все. Ничего такого. Не то чтобы ей сильно не нравилось это слово, но беспокоило все остальное, что Майкл делал и говорил в последние месяцы. И появление термина «спутница» подсказывало, что он как‑то по‑другому относится к ее статусу и к их браку, который действительно превратился (против ее воли, словно по приказу тирана) по большей части в бесстрастный и практичный союз. Изменения, как проследила Эмили, начались в июне прошлого года или около того, когда они начали попытки забеременеть. Когда секс все‑таки случался, прикосновения в процессе сводились к минимуму. А если совместное времяпровождение не было направлено на достижение цели, то оно обычно включало выпивку. Майкл любил вино и пиво, Эмили – сидр. Майкл говорил ей: «Мне больше нравится слегка пьяный секс». Иногда они засиживались допоздна и рассуждали о том, как наладить брак, пока Эмили не уходила спать такой изможденной и оцепенелой, что на следующий день едва помнила, что они друг другу рассказывали. И все же, думала Эмили, мы не пробовали терапию для семейных пар. Не ездили в настоящий отпуск. Она твердила Майклу, что чувства в браке зачастую остывают (или что, черт возьми, случилось), но пары способны их воскресить и зажить еще лучше, чем раньше. Подобное исцеление обещали целые полки в книжном магазине. И тут она приводила в пример друзей и знакомых, которые преодолели, как она подозревала, те же проблемы. Майкл отрастил волосы до плеч, новая прическа ему очень шла.

«Он явно в депрессии. Ему нужно с кем‑нибудь поговорить», – поделилась Эмили со своим другом Лиамом.

Они знали друг друга со второго курса Голдсмитского колледжа, где оба посещали занятия, посвященные центральноевропейскому роману. Эмили слышала о нем и до семинара, когда их общий друг заявил, что она просто обязана познакомиться со смышленым парнем‑ирландцем по имени Лиам, в которого наверняка влюбится – платонически. Так сразу же и случилось. Лиам и Эмили подружились и после выпуска разделили двухкомнатную квартиру с наклонными полами на Лэдброук‑гроув. Лиам уговорил домовладельца разрешить перекрасить спальни в темно‑красный. Дело было в конце восьмидесятых. Они оба запомнят Лэдброук‑гроув как хороший период в четыре года. Испытывая огромную неуверенность в собственном таланте из‑за потери связи с друзьям, Лиам разорвал договор аренды и уехал из Лондона работать берлинским корреспондентом для «Гардиан». В своей новой квартире недалеко от Ораниенплац он стал беспросветно несчастен и пил без меры, но всегда ухитрялся находить хорошие сюжеты. Иногда на выходные он прилетал обратно в Лондон и ночевал на диване у Эмили, которой привозил немецкие колбаски и чуток отменной кислоты, спрятанной в тюбике зубной пасты. Временами Эмили отправляла ему свои статьи для «Ивнинг Стэндард» или «Индепендент» или короткий рассказ.

Лиам прожил в Берлине шесть лет, после чего «Нью‑Йоркер» предложили ему работу редактором документальных статей. Тогда он уже отдалился от удовольствий писательства и заявил, что уж лучше будет править чужие работы: надеялся больше не возвращаться домой по ночам, беспокоясь, что мог облажаться в деталях или цитатах в статье, которую отдал на печать. Лиам отправился в Нью‑Йорк. Откуда, наверное, не вернется. Эмили вышла замуж за Майкла, соцработника, с которым познакомилась на небольшом званом ужине в районе Харлсден.

Теперь Лиам и Эмили общались раз в месяц, если не реже, но по‑прежнему открывались друг другу полностью, как много лет назад, когда допоздна засиживались на кухне, курили сигареты и пили крепкий кофе с кардамоном. Дружба иногда могла остаться на плаву, если они почти не менялись.

 

– Сдается мне, девушку твоего мужа зовут Сандрин, – сказал Лиам.

– Не надо шутить, что Майкл мне изменяет.

– А я не шучу.

– И всерьез про это не говори, – попросила Эмили.

Оказалось, девушку звали Тереза. Даже то, как Майкл протянул «Тере‑еза», словно под кайфом, совершенно ясно давало понять, что у них, любовничков, реальный союз. И посреди ночи перед вылетом Эмили из аэропорта Хитроу в Сидней Майкл решил рассказать ей, своей жене, с которой прожил семь лет, о романе с другой. В перчатках, с шарфом на шее, он разбудил Эмили в два часа ночи, возвышаясь над ней, словно монумент. Даже в графике сна они не совпадали: Эмили ложилась рано, Майкл сидел допоздна.

– Прости, что разбудил, – начал Майкл, – но мне нужно кое‑что тебе сказать, прежде чем ты улетишь в Сидней. Я влюблен в другую.

– Что? Повтори.

– Я тоже был потрясен. Ее зовут Тереза, мы встретились примерно полгода назад.

Эмили села в постели.

– Идиота кусок.

– Нам нужно поговорить подробнее, но не сейчас. Я завтра напишу тебе на почту.

– Собрался куда‑то посреди ночи?

– Мне лучше уйти, разве нет?

– То есть ты говоришь, что влюблен в другую, и тут же бежишь ее трахать?

– Господи, Эмили. Понимаю, я не вовремя.

– Не вовремя? – переспросила она. – Не вовремя – это когда проезжаешь рельсы и тебя сшибает насмерть гребаный поезд.