У Лаки

Майкл оставил дверь спальни открытой, а свет коридора включенным в их квартире в районе Кенсал‑Грин. Остаток утра Эмили пролежала в постели, пытаясь убедить себя в бесповоротной реальности того, что случилось с ее браком. Она вглядывалась в светильник в форме армиллярной сферы, пока не зазвонил будильник, затем встала с кровати, приняла душ, вышла из квартиры и машинально села в метро по заранее намеченному маршруту. Уже в терминале возникла ужасающая мысль: она может быть беременна – и разум на мгновение сжался, раскололся по спирали, как ночью (а по ощущениям – пять минут назад), когда Майкл рассказал о ненаглядной Терезе. Эмили купила в аптеке тест и помочилась на него в туалете у выхода на посадку, пока уборщица в соседней кабинке хлюпала водой по полу.

Три минуты спустя тест показал «отрицательно». Месяц назад такой результат не вызвал бы волны облегчения, подернутого горечью. Единственная полоска на мокрой от мочи палочке, думала Эмили, говорит о ситуации с Майклом больше, чем она сама сейчас способна выразить. У нее болела шея. Снаружи объявили ее рейс.

Когда Эмили заняла место в самолете, ей стало казаться неправильным, что она не дома, в ярости, потому что ее бросили в безвыходном положении, обманом лишили возможности полноценно ответить. Майкл явно рад, что она покидает страну. Наверняка видел поездку некой передышкой от их быта, трус, и подгадал время для признания, чтобы избежать прямого столкновения. Стюард по внутренней связи объявил текущее время и температуру в Сингапуре, где предстояла пересадка на пути в Сидней. Эмили проглотила двадцать пять миллиграммов диазепама, открыла выпуск «Нью‑Йоркера» и снова захлопнула, когда самолет взмыл вверх, сделав серию прыжков.

 

~

 

В прошлом сентябре Эмили уволили с должности корректора в «Индепендент». Почему на дверь указали именно ей, не объяснили. Никто в газете никогда не критиковал ее работу – по крайней мере, в ее присутствии. Иногда ее заголовки в процессе меняли, потому что она ненавидела каламбуры, а редакторы некоторых отделов придерживались иного мнения, но в большом авторитетном издании это обычное дело. На странице она размещала только утвержденную версию. На пятиминутной встрече главный редактор поблагодарил Эмили за восемь лет работы и сказал, что доходы от рекламы падают. Когда Эмили поинтересовалась, почему не уволили другого сотрудника, ей ответили, что им пришлось кого‑то выбрать, и это должен был быть штатный сотрудник из числа корректоров. Когда Эмили снова спросила, почему этим «кто‑то» стала она, ей ответили, что она не то чтобы не нужна в профессиональном смысле, просто осталась без работы.

В течение нескольких месяцев Эмили получала электронные письма от бывших коллег и репортеров, которые писали не из доброжелательности, а, скорее, чтобы прощупать почву, словно беспокоились, не постигнет ли их та же участь. На одно Эмили ответила: «Я чувствую себя прекрасно. И давай по‑честному: через десять лет половина офиса останется без работы».

Эмили откликалась на вакансии, но так и не получила ни одного предложения. Она писала в компании по поводу кадровых пробелов. За пять месяцев ее безработицы Майкл ни разу не упомянул их арендную плату. Не предлагал сменить карьеру. Он даже пристроил ее на две недели в отдел социальных услуг, где работал руководителем команды. Весь день, как обнаружила Эмили, он с каменным выражением лица сидел за столом, поглощенный электронными письмами, телефонными разговорами и расшифровками интервью с клиентами. Даже в присутствии жены Майкл обедал перед компьютером. Эмили удивилась, как мало муж вставал из‑за стола, словно тот был святилищем, спасением, параллельной жизнью. Во время перерыва в свою последнюю смену в отделе Эмили набросала питч статьи Лиаму. «Ты, наверное, ожидал от меня письмо в таком духе», – начала она сообщение. Эмили всегда хотелось написать что‑нибудь для «Нью‑Йоркера». Она планировала очерк о бывшей ресторанной франшизе в Австралии, ее взлете и катастрофическом падении. Эмили написала текст за пятнадцать минут, не особо надеясь на фантазию про «Нью‑Йоркер», и ожидала от старого друга письма с мягким отказом.

Лиам позвонил тем же вечером.

– Эмили, – сказал он. – Думаю, из этого выйдет толк.

 

2

 

Ее первый день в Сиднее: летнее солнце медленно разгоралось, но задернутые шторы номера отеля в Дарлингхерсте делали его свет оранжевым и отвратительным. Эмили убрала со стола липкое от отпечатков пальцев меню и карточки с инструкциями по обслуживанию номеров и мини‑бару. Воткнула в розетку лэптоп, и пока он включался, села на кровать и начала снимать одежду.

Электронное письмо от Майкла:

 

Эм!

Я не представляю, как объяснить то, что произошло в моей жизни. Неспособность выразить себя – вот что лучше всего описывает мои чувства к Терезе. Жалкая ли это отговорка? Появление Терезы было неожиданно и для меня.

Съеду до твоего возвращения в Лондон. Насчет арендной платы за этот месяц не беспокойся. И удачи, я знаю, статья получится хорошей.

Майкл.

 

Эмили предполагала, что под «статья получится хорошей» на самом деле он имел в виду «твои идеи посредственны, и это – одна из причин, почему я влюбился в другую». Возможно, крах их брака придал ему сил. Этот тупой ублюдок уже давно отказался от их отношений, а ей приходится чувствовать… что‑то еще. Эмили удалила письмо и выбросила в мусорное ведру блузку, которую Майкл подарил ей на тридцать шестой день рождения. Сколько еще они с Терезой будут портить ей жизнь? Казалось, что дверь номера распахнута и двое любовничков (Эмили ненавидела это слово) могут ворваться и забрать что угодно.

 

На первом свидании они поужинали и пошли в паб, где Майкл рассказал Эмили о своем старшем брате, чье тело он однажды днем обнаружил дома в Ковентри. Эта катастрофа – рухнувший на семью метеорит – стряслась после того, как брат прошел курс реабилитации от наркотиков, вернулся в отчий дом и нашел работу по мытью магазинных витрин в центре города. Майкл пришел из школы и нашел в ванной брата, который умер от передозировки. А Эмили рассказала, как в детстве стала свидетельницей самоубийства своего отца. Она ощутила, что их истории, как и их жизни, складываются и встают на свои места, словно фрагменты мозаики. Они с Майклом видели одно и то же. Они познали одни и те же печали. В ту ночь в пабе на Сент‑Джайлс‑Хай‑стрит Эмили почувствовала, что они с Майклом наверняка полюбят друг друга, что их уже связало горе и теперь они построят счастливую жизнь вместе.