Ведь они не ты
Александр не хотел о ней думать. Зачем вспоминать? Давно похороненное в глубинах сознания. На хрена? Сколько ей сейчас? Тридцать шесть? Да. Какая она сейчас, Поля? Справилась ли с этой дерьмовой жизнью? Наверняка. Она казалась сильной личностью. Хотя что он может знать о ее характере? Он недолго с ней общался. И черт его знает, какой у нее характер. Смогла ли она добиться того, о чем мечтала?
Игнат все поглядывал на него в зеркало без эмоций на лице, но его затылок прямо‑таки излучал тревогу.
Наверняка сейчас благополучная, хронически замужняя, с детьми, карьерой. И он очень живо представил Полину в стильном деловом костюмчике, на каблуках, с трендовой сумочкой в руке, возвращающуюся с работы домой, бросающую сумку на пол, чтобы обнять выбегающих встречать маму детей и поцеловать мужа, вышедшего из комнаты вслед за чадами ей навстречу.
Ну и отлично! И дай бог ей счастья. Но что‑то зацепило крючком и потащило, растравливая душу этой благостной картиной Полининой счастливой, получившейся жизни.
И Соболев сменил кадр: увидел другой вариант ее жизни. Усталую, сломанную Полю, замороченную начальником‑самодуром и тупым мужем‑бездельником, пролежавшим диван толстой задницей, Полину, тянущую на себе непомерный груз. Уже немного оплывающую телом, с возрастными морщинами, потухшими глазами.
Да к черту! С чего его потащило в это?! В воспоминания, никому не нужные. Точно сдурел! Александр посмотрел осмысленно в окно, приказав себе убрать из сознания всю придуманную чушь.
Автомобили неслись сквозь какой‑то город. Может, заехать перекусить? И ребят надо покормить.
– Игнат, давай заедем поедим. Здесь же вроде был нормальный ресторан, – распорядился Соболев.
Через пару минут Александр Михайлович усилием воли очистил мысли и разум от поднявшихся со дна сознания, вызывающих горечь во рту воспоминаний, эмоций и прочей ерунды.
* * *
В расслабленной позе отдыхающего хищника глубоко за полночь Соболев полулежал на удобном плетеном кресле‑топчане под какими‑то пальмовидными кустами, которых в избытке стояло чуть в стороне от бассейна. Наплававшись вдоволь, он наслаждался тишиной и негой после физической нагрузки.
Отдыхал. Отдыхал – это так, относительно, на столике рядом с пузатым стаканом виски, заполненным доверху кубиками льда, лежали два мобильных и кожаная папка с документами, которые он уже изучил. Отдыхать так, чтобы не думать о делах, не изучать документы, не разговаривать по телефону, он не очень‑то умел.
Когда случались бессонница от перегруза, или необходимость что‑то обдумать в тишине, или – что совсем редко – маета душевная, как сегодня, он приходил сюда.
Что‑то муторное, темное, ворочающееся у него внутри не отпускало Соболева, разрастаясь еще больше. Вызывало раздражение и недовольство собой. Не давало покоя и разбудило его среди ночи. Поняв, что уже не заснет, Александр побродил по дому растревоженным шатуном, решил поплавать. А заодно и прихватил срочные документы, вдруг случится немного поработать.
– Все нормально, иди спать, – отмахнулся от бдительного Игната, неслышной тенью заботливо помаячившего в дверном проеме.
Что не все нормально, Игнат знал наверняка, но ответ на не заданный им вопрос означал обещание, что Александр из дома никуда не сунется.
Взяв стакан с виски, Соболев поднялся, подошел ближе к стеклянной стене. И посмотрел на открывающийся отсюда великолепный вид. Слабо светили приглушенные на ночь до тления фонари вдоль дорожек. Профессионально сделанный ландшафт вокруг дома и начинающийся за ним хвойный лес поддерживали общий стиль усадьбы.
Он смотрел в ночь. И постепенно стала отступать непонятная раздражительность, вытолкавшая его из постели.
Приказы, окрики и волевые усилия по изгнанию ненужных эмоций и мыслей не срабатывали. Значит, надо достать из себя то, что растеребило, замутило душу и мысли, – увидеть, понять и вычистить вместе с этой темной мутью.
Ну так в чем же дело? Да ни в чем, в сущности! Сорок лет – непростой возраст и для мужчин, и для женщин, но для мужчин труднее. Хочешь не хочешь, а разум сам начинает давать оценки достигнутому, сделанному, взвешивать, упрекать за нерадивость, напоминать о том, что не успел и не смог. Вот его и мытарит.
К своим годам он вон уже сколько наделал для себя – до хрена! И еще наделает, не умеет он на месте стоять – только вперед! Но для себя ему перестало быть так интересно и захватывающе азартно делать, как раньше. Ему по сути своей необходимо работать для кого‑то, не только для себя. Когда‑то он хотел семью, детей. Хотел оберегать, защищать…
Было несколько женщин, с которыми встречался Александр, настоящих, интересных, самодостаточных, весьма достойных, и он даже втайне надеялся, может, в этот раз… Но нет! Он не загорался – увлекался, да, даже вот женился, но все не то… или, вернее, не ОНА! Александр усмехнулся.
Лишь однажды он горел. Мечтал. Летал. И больше никогда! Ни одна девушка в его жизни – активного, здорового мужчины – не вызывала тех крышесносных чувств, что испытывал он к шестнадцатилетней девчонке. Ни одна девушка не вызвала в нем такого бурлящего коктейля из теплоты, нежности и горячего, ошпаривающего желания! Не просто животного мужского желания, а чего‑то непонятного, тайного, сверх этого бьющего желания! Сильнее! Никогда! Никто!
Он понимал, что невозможно так влюбиться, так безумно хотеть ее. Или все же возможно? Решение он тогда принял молниеносно. Жениться на ней непременно. Потерпит как‑нибудь два года, а когда ей исполнится восемнадцать, она приедет к нему в Москву, и они поженятся, и тогда уж он ее никуда не отпустит…
Закрыл глаза, глубоко вздохнул, сказал себе – стоп, все! Ни к чему сейчас эти воспоминания и терзания. Жизнь, беспощадно перекручивая и выкорчевывая, перемолотила и изменила все за эти двадцать лет: страну, людей, города, Соболева и Полину. Все!
Небо просветлело – рассвет скоро. Редкие снежинки, кружась, неспешно покрывали деревья и землю белым ковром. Раздражение, муторность душевная, потревоженные воспоминания притупились, улеглись, не будоража острой маетой.
«Ладно. Надо спать», – решил Соболев.
Игнат, как обычно, ничем не выказал своего присутствия, но Александр, поднимаясь по лестнице, сказал:
– Все, Игнат, спать пошли.
Безопасник буркнул что‑то из темноты справа, но так и не показался – недоволен.
Он проспал до утра без сновидений, в одной позе – как лег, так и проснулся. А после завтрака позвонил губернаторствующий начальник местной территории, настойчиво приглашая посетить званый ужин, который состоится в ближайшие дни в честь не то возрождения местного завода, не то его юбилея.
– Вы же известный меценат и благодетель нашей области и, к прискорбию, так редко бываете в наших краях, а мы вас ждем, Александр Михайлович. Скучаем! А тут такая удача – вы на отдыхе, а у нас торжество! Приезжайте! Всенепременно приезжайте!
Он, конечно, и меценат, и благодетель, и много еще чего прочего. С губернатором у них все давно договорено‑оплачено, застолблено и подписано. У них сложились свои, особые отношения, они вполне мирно сосуществовали. Александр Михайлович дал себя поуговаривать ровно столько, чтобы не перегнуть, и ответил, что всенепременно будет.
