Верея

Зубы сводит от злости. Зачем ты это делаешь? Почему не хочешь даже со мной быть откровенной? Хотя я ничем не лучше. Откровение мне даётся тяжело, но только когда дело касается мамы. Что‑то закрывает рот и съедает слова, словно магия управляет моими губами и горлом. Я умнее многих своего возраста и часто убеждаюсь в том, что останусь непонятым, отчуждённым. Но это совсем не пугает. Единственное, чего я всегда хотел – это помочь маме, которую что‑то сжирает изнутри.

– Ох, ты меня подловил. Всем нужен отдых, – смеётся.

Я молчу, не желая больше слушать враньё. Просто побуду с ней рядом немного. Ведь это единственное, что лишено обмана и притворства. Тишина и покой заставляли маму расслабить брови, прикрыть глаза, облачиться во что‑то грустное.

Наклоняю голову и смотрю, как она тихо дышит. Ветер заставляет дрожать края тонких рукавов платья, смешивая их с локонами волос. Эта лёгкость и розовость не свойственна для той, что бродит в моей голове. Сейчас рядом та самая мама, которая дарит заботу и ласку с первых дней моего рождения, та, которая кутает в одеяло и беспокойно касается лба в дни болезни, та, кто никогда не плачет. Образ другой женщины холодный, но не злой, словно пасмурная погода, без дождя и ветра. Грусть и тоска ходят следом за худым хрупким телом этой незнакомой Бирель У‑Танг в моей голове.

– Я люблю тебя, – тихо произношу, глотая в горле желание заплакать. – Слышишь меня? Какой бы ты ни была, все равно люблю.

 

 

Мама поднимает взгляд к небу и протягивает руку, хватаясь за прозрачный воздух. В этом далёком от меня жесте я узнаю незнакомку из головы. Так часто мама пытается быть собой, вырваться из плена правильного и нужного, обратиться птицей и свободно парить над всеми теми, кто не знает её в этом обличии.

Тогда я и пообещал себе, что дам маме возможность делать то, что она хочет, и быть той, кем хочет»

– Отец, – застаю его в спальне, сидящего спиной к двери. – Что происходит?

Он медленно обернулся, и я увидел его печальное опухшее лицо. У отца ярко выраженная внешность болотного жителя. Темные волосы и густые брови. Черты лица острые, но не худые, а скулы слегка отбрасывают тень. Он был выше обычного жителя и куда шире. Всем своем видом показывал, что даже внешнее имеет право называть себя королём. И лишь изредка его плечи опускались, а шея сгибалась, давая возможность отдохнуть мышцам и скелету. Например, как сейчас.

На кровати, свернувшись калачиком, спали Журри и Волибор. Для этой кровати они были явно велики. В комнате так темно, что с трудом могу различить что‑либо. По коже бежали мурашки от холода, ноги отказывались двигаться, в голове что‑то тревожно пульсировало. Брат и сестра выглядели измотанно и помято. Оба не подняли на меня и головы. Лишь вяло приоткрыли глаза и снова закрыли.

– А где… – начал, но взглядом обнаружил бездыханное тело матери внутри сугроба одеял и подушек.

Я подошёл ближе и присел перед её лицом.