Верея

Он раздраженно вздыхает.

– Вечно недовольная. Разве я сделал что‑то плохое? Теперь не так странно осознавать, что в лесу ты была одна. Ты же совершенно невыносима. Если бы знал – прошёл мимо.

Я злилась и понимала, что в чём‑то он прав. Почему именно от него мне неприятно слышать такие вещи? Потому что он помог мне? Но что мог знать о моей жизни, когда видел лишь малую часть? Как приятно порой судить других. Наверное, это приносит им невероятное удовольствие. Но, честно говоря, я понимала, что веду себя как ребенок. Как сложный и противный ребёнок.

– Возможно, это странно, но я не знаю, что мне делать. Я застряла в прошлом, в погоне за будущим, потеряв и то и другое. Ты не можешь меня судить. Да и вообще кого‑либо. Ты прав, я не из этих мест, и от этого вдвойне тяжело понять, думать. Всё кажется мне двусмысленным и странным. У меня нет возможности кому‑то довериться и оголить свою слабость. Я жалею себя очень часто, но не могу позволить этого другим. Таких, как я, называют слабыми и беспомощными, – я улыбаюсь. – Но знаете, я и сама это понимаю.

– Иногда нужно просто остановиться и осмотреться. Всё хорошенько обдумать, возможно, что застыть на долгие годы. Ведь это лучше, – он опять шумно выдыхает, – чем провалиться в пропасть и больше не сделать и шага. Подумай об этом и возвращайся. Мы беспокоимся.

Он хотел встать, но я остановила его.

– Что это значит?! – резко воскликнула. – Как прийти к чему‑то, не двигаясь? Это же глупо.

Деян грустно хохочет.

– А какой смысл идти, когда не знаешь, куда? Мне хватило совсем немного времени, чтобы осознать, как далеки мы с тобой друг от друга. Извини, если прозвучит грубо, но я вытащил тебя из леса не из желания помочь. Ты мне понравилась, вот и всё. И это нормально. Так бывает у людей. Шёл ли я вперед в тот момент? Нет. Я проживал обычный день. В итоге ты здесь, в моем доме.

Я нервно потираю холодные ладони.

– С чего это нормально? А если тебе понравится чужая лошадь – ты украдёшь её?

– Не думал, что ты сравнишь себя с лошадью, – смеётся Деян и стучит трубкой о дерево. – Есть вещи, которые нельзя заменить. Лошадь – можно, человека нельзя. Не всегда, конечно, но я и не отношусь к тебе, как к лошади. Ты не прихоть, Журри. Я просто тебя нашёл. И рад этому. Кажется, мне тоже нужен был человек для откровений.

Тоже? Почему он сказал так? Словно прочитал мои мысли.

Деян ещё немного посидел рядом, а потом ушёл, накинув на меня плед. И правда, стало холоднее. Я почувствовала лёгкую обиду в его последних словах. Нашёл? Разве я потеряна? Что это значит? Он искал такую или…

Я всё думала о том, что было бы, останься я в замке. Лучше или хуже? Что сказал бы Деян, знай он, откуда я и кто? Насколько сильно мы с братьями изменились в глазах друг друга? И почему так мало времени нужно, чтобы самая понятная вещь стала величайшей загадкой в мире? Хотя знала ли я хоть что‑то об этой вещи?

 

Опять он

 

Деян Рогнед.

Лореул.

 

«Не хочу. Не буду», – капризничала девушка изо дня в день. Она кушала отдельно и почти не разговаривала. С самого утра уходила в сад, обиженно смотрела в одну точку. А мне оставалось лишь ждать, когда захочет поговорить. Журри искала человека по имени Волибор, но я понятия не имел, кто это и как его найти, а капризы лишь заставляли не хотеть ей помогать. Было очевидно, что мы из разных семей и имеем разный статус. Знатного человека видно из далека по его речи, походке, знаниям, по тому, как он позволяет себе обращаться с другими. Пусть Журри и кажется мне доброй, но почему‑то относится к низкому сословию с презрением и надменностью. Возможно, что у этого есть причина. Я надеюсь.

Мне не было её жаль. Я не считаю, что помог именно поэтому. Она понравилась мне ещё тогда, в лесу. У неё потрясающие золотые волосы и розовая кожа. Руки, как ветви, длинные. Сама маленького роста. В момент нашей первой встречи ей было не больше двадцати, и я ощущал разницу. Часто не мог понять Журри, но улыбался. Этим она и нравилась. Возможно, потому, что был простым и глупым. Не покидало ощущение того, что она совсем из другого мира, в котором таким как я нет места. Именно это и подогревало интерес. Желание обладать чем‑то редким и неуловимым. Как же я был слеп. Мне хватило ума принять её за диковинку, но не хватило, чтобы заслужить доверие. Я поздно осознал, что, несмотря на все различия, мы с ней оба люди, которые часто нуждаются в понимании и принятии. Возможно, что Журри никогда и не хотела быть знатью.

Однажды, возвращаясь с кузницы, я увидел её возле ворот. Она осторожно щупала забор и шла маленькими шагами. Протянув ладонь, хватала воздух, словно ловила бабочек, и улыбалась. Прижимает руку к груди и так странно смотрит под ноги. Лицо румяное, слегка заплаканное. Волосы собраны в хвост и спрятаны под воротником платья. Она очень ошибается, когда говорит о себе плохо. Журри совсем не кажется слабой. Она кажется тем, кто не на своём месте.

Я человек недалёкий и грубый, привык много работать, не обращать внимание на мелочи, далёк от искусства. Но Журри заставляла восхищаться тем, что раньше уносилось мимо. Я начал прислушиваться к своим мыслям, часто уплывая далеко за пределы, лёжа в ночном саду в компании трубки. После наших вечерних разговоров во мне просыпалось желание узнавать мир и думать немного шире обычного. Хотя часто наши беседы были наполнены грубостью и оскорблениями. Девушка о многом умалчивала, но то и дело случайно говорила о странностях, о богах и обители, о священных дарах и народах, живущих над облаками. Она не просто так спросила о вере в первый день нашей встречи. Для неё это было чем‑то важным и не дающим покоя.

– Меня встречаешь? – произнёс я, подойдя ближе к калитке.

Девушка испуганно вздрогнула.

– Вот ещё! – хмыкает и осторожно отворачивается.

– Не ходи никуда одна, – строго говорю, взяв её за неловкую руку. – Не заставляй меня переживать.

Журри зло отдёрнулась и прижала руки к груди. Вижу, как краснеет. Девушка постоянно съёживалась возле меня. Она не понимала масштабы и пространство таким, какими они были на самом деле. Наверное, по этому так сильно ценила своё личное пространство.

– Не смей меня трогать. Сколько раз повторять? Разве ты не понимаешь, что это может быть неприятно для человека?

После таких слов я каждый раз осматривал себя и удивлялся тому, что могу быть настолько неприятным. Конечно, красавцем назвать сложно, но и уродом тоже. У меня выразительное лицо и темные глаза, все зубы ровные, волосы блестящие. Ещё одна вещь, которую я осознал только после встречи с Журри, это то, что моя внешность потерялась в тени необразованности и заурядности. Даже эти слова раньше были мне незнакомы. Их постоянно употребляет Журри. Обязательно поинтересуюсь о их значении.