Викинг туманного берега
Но больше всего впечатляло его лицо – смуглое, с пронзительными черными глазами, хищным носом и скобкой усов, оно дышало силой. В глазах купца горел пригасший огонь необузданности, и было ясно, что раздуть его ничего не стоит.
Увидав северных красавиц, он будто споткнулся, задержав взгляд на Гунилле. Усмешка исказила его губы, приоткрывая блеск зубов.
Эйнар Пешеход, лично сопровождавший наложниц, попробовал отодвинуть араба со своего пути, но тот воспротивился, заговорив жарко и непонятно.
Викинг нахмурился, не зная, как же ему поступить, но тут подскочил толмач и затараторил:
– Славный Абу‑л‑Фарах Аббас ибн Джафар Нурад‑Дин просит продать ему эту рыжеволосую девицу!
– Девицы не продаются! – отрезал Эйнар, собираясь шагать дальше.
Однако Аббас был настойчив. Он молча высыпал на ладонь добрую жменю золотых динаров и протянул их Пешеходу.
Викинг заколебался, и тогда араб, закрепляя успех, выгреб из кошеля на поясе еще одну жменю, не считая.
Добрых два десятка динаров позванивали так мелодично, что Эйнар не устоял, – забрав динары, он вежливо пихнул Гуниллу. Девушка чуть не упала, но Аббас поймал ее, что‑то ей втолковывая, а та лишь кивала в полной растерянности, не зная, радоваться ей или плакать.
Возможно, Аббас, вернувшись в свой Багдад или Исфахан, сделает Гуниллу любимой женой. Или наиграется и бросит. Хотя… вряд ли. Слишком дорогая игрушка вышла, чтобы бросать ее.
Эльвёр глядела вслед уводимой девушке и грустно вздыхала.
Как переменчив ветер жизни! Как неустойчива погода бытия!
Было хорошо, тепло и безветренно, и вдруг налетает буря – и сразу холодно, дождливо, неуютно. Или наоборот – злая метель уляжется вдруг, выглянет солнце, жаром своим растопит наметенные снега, и теплый ветерок ласково обвеет задубевшую кожу.
«Эваранди, где же ты? Солнышко мое лучистое…»
Глава 8. Константин Плющ. «Веселие Руси питие есть»
[1]
Восточное море, борт корабля «Рататоск». 20 мая 871 года
Ветер сменился, задул с юга, и Хродгейр приказал сушить весла.
Вагн и Хадд, при посильной помощи Эваранди, поставили парус.
Широкое в синюю и белую полоску ветрило надулось, устремляясь вперед, и потащило за собой кнорр.
Можно было отдохнуть, и Костя присел у борта, на бухту жесткого каната из моржовой кожи.
Небо было ясное, едва тронутое полупрозрачными сквозистыми облачками. Спокойное море отливало бутылочной зеленью, перекатывая пологие волны.
Вода разлилась на все четыре стороны, и чудилось, безбрежный океан раскинулся вокруг, но это была обманка.
Восточное море маленькое, отовсюду перекрытое сушей. На западе – Свеарики, на востоке – Эстланд.
День пути – и откроется берег.
Костя пригляделся – далеко позади, на юго‑западе, белел парус, ма‑аленький белый квадратик в рисочку.
С самого утра маячит. Не приближается, но и не отстает.
Не Харальда ль конунга людишки преследуют кнорр?
Да вроде как не должны – все делалось в тайне.
«Рататоск», конечно, и с берега заметить могли, но у кого мог вызвать подозрения небольшой купеческий корабль?
После полудня парус пропал, и Эваранди успокоился.
Оглядев кнорр, он ухмыльнулся, прикрыв рот ладонью. Носовая палуба больше всего походила на лежбище тюленей – викинги лениво развалились кто где и вели неспешный разговор.
– У франков винишко хорошее, – разморенно проговорил Йодур‑хевдинг. – Кислятина, правда, но они там чего придумали – нагревают белое вино, оно у них стекает по таким круглым штукам, вроде дисков. Вода, короче, уходит, а крепость прибавляется. Ну это как в «зимнем пиве», только там воду замораживают, а тут испаряют. И забористое же питье выходит! Пробирает до самых печенок! Мы как‑то прихватили пару бочонков, когда монастырь тамошний на копье брали, так на всю лодью хватило! Упились влёжку!
– Пробовал‑пробовал, – покивал Бьёрн Коротыш. – Ничего так, пить можно. А мы, когда в Энгланд ходили, тоже в один монастырь заглянули. У них там такой короб был, из меди склепанный. Монахи под ним огонь разводили и цедили чего‑то по капле в сосуд. «Это у вас чего?» – спрашиваем. А те трясутся да крестятся. «Ишке бяха!»[2] – бормочут. Ну и тролль с вами, думаем. Бяха так бяха. Попробовали мы ту бяху… О‑о! Как жидкий огонь в глотку пролился! И сугрев такой приятный, и сразу хмель в голову. А опосля второй ноги уже не идут…
– Ирландцы, они тоже такое варят, – проговорил Хродгейр. – Пиво из ячменя получается, а эта их «ишке» – изо ржи. И неплохо получается… А вот… Йодур, помнишь, как мы с русами в Севилью хаживали?
– А то! – хмыкнул Беловолосый. – Хорошие были времена… Молодые были, наглые. И куда только в нас влезало… Арабы‑то сами не пьют, им вера не позволяет, а вот те, кто там Христу молится, это дело дюже уважают – виноград растят по всей земле Андалус[3] и делают из него херес. Чуть крепче «зимнего пива», но вкусненько.
– Народ, он питие любит, – сделал вывод Свейн Копыто. – Как еще кровь по жилкам разгонишь? Особливо зимой? Вот и пьем.
– Ха! Да если бы не пьянели с того пойла, кто бы его глотал? Согреться – это, само собой, здорово, да только для сугреву и одной чарки хватит за глаза, а мы все хлещем и хлещем! Без счету, только и орем: «Наливай!»
Викинги расхохотались.
– Эт‑то верно! – воскликнул Берси Южанин. – Нам только давай!
Глянув вперед, он обнаружил прямо по курсу два корабля, что гребли навстречу. Им бы на запад держать, тогда и паруса поднять можно, так нет же, упорно макали весла в воду.
Судя по силуэту, приближались два таких же «торговца», как и «Рататоск».
– Ишь ты… – процедил Йодур. – Никак на нас нацелились.
[1] В этом высказывании Владимира Святославовича слово «русь» употреблено как название народа, а не страны – ее тогда не существовало.
[2] Uisge beatha (гэльск.) – калька с лат. aqua vitae, «живая вода». От этого средневекового термина произошло современное «виски».
[3] Иберийский полуостров в то время находился под властью Кордовского эмирата, а называлась будущая Испания Аль‑Андалус.
