Вот так мы теперь живем

И все же успех книге (в той мере, в какой она вообще имела успех) обеспечил «Утренний завтрак». После эпистолы, приведенной в главе первой нашего рассказа, мистер Брон виделся с дамой и дал ей некоторые обещания. Все их он добросовестно исполнил. Книге отвели целых две колонки и весь свет заверили, что не было еще сочинения разом столь захватывающего и познавательного, как «Преступные королевы» леди Карбери. Именно этой книги ждали годами. В ней соединились кропотливые исследования и блистательное воображение. Критик не жалел ярких красок. На последней встрече леди Карбери была очень ласкова и совершенно неотразима. Мистер Брон дал указания с готовностью, и автор статьи с готовностью им последовал.

Итак, хотя леди Карбери ощущала себя раздавленной, у нее имелись некоторые основания радоваться, и в целом она считала, что еще может преуспеть на литературном поприще. Чек мистера Лидхема, пусть и на маленькую сумму, возможно, сулил в будущем нечто большее. По крайней мере, ее имя было у всех на слуху, и по вторникам на вечерах у леди Карбери обычно бывало многолюдно. Однако и литературные вечера, и литературный успех, и заигрывания с мистером Броном, и разгромная статья в газете мистера Альфа – все это было внешнее течение событий, а подлинную ее внутреннюю жизнь составляла всепоглощающая забота о сыне. Здесь она тоже металась между эйфорией и отчаянием, не позволяя, впрочем, страхам пересилить надежду. А пугало ее многое. Сын отказался даже от той небольшой экономии, к которой вынудила его крайняя нужда. Он не рассказывал матери всего, но она знала, что в последний месяц сезона он охотился почти каждый день. Еще она знала, что у него есть лошадь в городе. Виделись они всего раз в день, когда она около двенадцати заходила к нему в спальню. Все ночи он проводил в клубе; мать понимала, что он играет, и это ее убивало. Зато теперь у сына были деньги на самые насущные расходы, и двое или трое особо назойливых торговцев перестали докучать ей из‑за его долгов. Так что пока она утешалась мыслью, что он выигрывает. Однако ее эйфория была вызвана другими причинами. По всему выходило, что Феликс и впрямь возьмет свой приз – и, если да, каким счастьем будет иметь такого сына! Думая об этом почти невероятном счастье, она забывала его пороки, его долги, его ночи, проводимые за карточной игрой, и то, как жестоко он с ней обращался. Насколько она понимала, для начала он сможет рассчитывать самое меньшее на десять тысяч фунтов в год, а со временем сэр Феликс Карбери станет богатейшим из англичан, не принадлежащих к сословию пэров. В глубине души она боготворила деньги, но желала их не для себя, а для сына. Затем она уносилась мыслями к баронским и графским титулам и за мечтами о грядущем величии своего мальчика забывала, что его пороки почти ее разорили.

У нее была еще одна причина для радости, хоть и совершенно абсурдная. Ее сын – директор Южной Центрально‑Тихоокеанской и Мексиканской железнодорожной компании! Леди Карбери должна была понимать – и на самом деле понимала, – что Феликс не может принести пользу никакому коммерческому начинанию. Она сознавала, что за этим назначением стоят некие тайные резоны. Промотавшийся двадцатипятилетний баронет, чья жизнь без остатка отдана порокам и беспутству, человек, по мнению окружающих, начисто лишенный совести, – за какие заслуги его сделали директором, что рассчитывают от него получить? Однако леди Карбери, понимая все это, вовсе не ужасалась. Теперь она могла с гордостью говорить о своем мальчике и не преминула письмом сообщить эту новость Роджеру Карбери. Ее сын заседает в одном совете директоров с мистером Мельмоттом! Разве это не знак будущего торжества?

Как читатель, возможно, вспомнит, Фискер уехал утром в субботу, девятнадцатого апреля, оставив сэра Феликса в клубе часов в семь. Весь тот день мать не могла с ним поговорить. Она нашла его спящим в полдень, затем в два, а когда зашла снова, он уже ушел. Только в субботу она сумела его поймать.

– Надеюсь, – сказала она, – во вторник вечером ты будешь дома.

До сих пор она ни разу не просила его удостоить своим присутствием ее литературные вечера.

– А, придет вся твоя публика. Матушка, это так невыносимо скучно.

– Будет мадам Мельмотт с дочерью.

– Глупо волочиться за ней в собственном доме. Все увидят, что это подстроено. А у тебя так убого и тесно!

И тут леди Карбери прямо высказала, что думает:

– Феликс, ты глупец. Я давно ничего от тебя не жду. Я пожертвовала всем и даже не надеюсь на благодарность. Но когда я день и ночь тружусь, чтобы спасти тебя от разорения, ты мог бы хоть немного помочь – не ради меня, конечно, а ради себя.

– Я не понимаю, о каких трудах ты говоришь. Тебе незачем трудиться день и ночь.

– Чуть ли не все молодые люди в Лондоне думают об этой девушке, а у тебя шансы гораздо выше, чем у других. Мне сказали, что на Троицу они уедут из города и что в деревне она будет видеться с лордом Ниддердейлом.

– Она терпеть не может Ниддердейла. Сама так говорит.

– Она сделает, что ей скажут – если не влюбится без ума в кого‑нибудь вроде тебя. Почему не сделать ей предложение прямо во вторник?

– Я должен вести дело, как сам считаю нужным. Не подгоняй меня.

– Если тебе лень увидеться с ней в собственном доме, она не поверит, что ты правда ее любишь.

– Как же меня утомила эта любовь! Ладно, я подумаю. В котором часу кормежка зверей?

– Никакой кормежки не будет. Феликс, ты такой бессердечный, что порой я готова полностью устраниться и никогда больше с тобой не разговаривать. Мои друзья соберутся около десяти и пробудут часов до двенадцати. Полагаю, тебе надо быть здесь, чтобы ее встретить. Не позже десяти.

– Если успею к этому времени проглотить обед, то приеду.

Вечером вторника чересчур занятой молодой человек и впрямь успел съесть обед, выпить бренди, выкурить сигару и, возможно, сыграть на бильярде, так что вошел в гостиную своей матери немногим позже половины одиннадцатого. Мадам Мельмотт и ее дочь были уже здесь, а равно многие другие, из которых большинство принадлежало к литературному миру. В их числе был мистер Альф, и в эту самую минуту он обсуждал книгу леди Карбери с мистером Букером. Встретили его вполне ласково, будто он вовсе не поручал писать разгромную статью. Леди Карбери подала ему руку с тем радушием, с каким всегда встречала литературных друзей, и просто заглянула ему в лицо молящими глазами, словно спрашивая, как мог он так жестоко ранить столь нежное и беззащитное существо.

– Меня это возмущает, – сказал мистер Альф мистеру Букеру. – Существует целая система нахваливания, и я намерен ее уничтожить.

– Если вам хватит сил, – ответил мистер Букер.

– Думаю, хватит. По крайней мере, я покажу, что я не боюсь подать пример. Я очень уважаю нашу приятельницу, но книга – дрянь, бессовестная компиляция полудюжины известных трудов, причем, воруя из них, она почти каждый раз ухитряется переврать факты и даты. А затем она пишет мне и просит сделать, что смогу. Вот я и сделал, что мог.

Мистер Альф прекрасно знал, как мистер Букер отозвался о книге, и мистеру Букеру было известно, что мистер Альф это знает.

– То, что вы говорите, справедливо, только вам нужно жить в другом мире, – заметил мистер Букер.

– Именно. А значит, мы должны изменить мир. Интересно, что почувствовал наш друг мистер Брон, когда его критик объявил «Преступных королев» величайшим историческим трудом новейшего времени.

– Я не видел таких слов. В самой книге, насколько я ее проглядел, ничего особенного нет. Она равно не стоит ни бурных восторгов, ни гневного обличения. Незачем ломать на колесе бабочку – тем более дружественную.

– Что до дружбы, я предпочитаю не смешивать одно с другим, – сказал мистер Альф и отошел.