Вселенная вас услышала. Продолжение романа
Аня стянула свою:
– Через двадцать минут первая запись. Пришла пораньше, хотела Олега попросить к окну выйти, но он сказал, что сил нет. По телефону поговорили.
Ирка похлопала по плечу подругу, которая снова задумчиво уставилась на окна корпуса напротив.
– Уже знаешь, что они решили еще на неделю остаться? – Аня кивнула, и Ерохина покачала головой. – Думают, мы не догадались, что их 45 суток превратились в восемь недель потому, что оба на больничном провалялись. Еще и работали при этом! Теперь бухгалтерия не понимает, как им табель заполнять.
Ирина хорохорилась и шутила, стараясь забыть, как в течение этого самого больничного рыдала в кабинете главврача, умирая от страха за мужа. Теперь счастье переполняло ее, потому что… просто потому, что он живой!
Излучая оптимизм, Ерохина доверительно наклонилась к подруге:
– Мой‑то, Ань, прикинь, у меня сегодня фотки «голые» попросил! – под удивленным взглядом собеседницы она прыснула. – Представляешь, сколько энергии у вернувшегося с того света человека? Он мне по вечерам такие сообщения строчит, что телефон краснеет! Я в первый раз в жизни пароль поставила, чтобы дети случайно не наткнулись.
Она прошлась по кабинету и заглянула за ширму.
– Можно я тут у тебя слегка пошалю? А то у меня медсестра сидит.
Не дожидаясь разрешения, Ерохина юркнула в укромное место и, расстегнув халат на груди, стала экспериментировать с ракурсом.
– А твой тебе что‑нибудь пишет по ночам?
– Пишет, – тихо откликнулась Аня, не вдаваясь в подробности.
В первые недели отсутствия Олег действительно писал ей нежные глупости, потом заболел, и из их общения совсем ушла радость. Остались усталость, сложно сдерживаемое раздражение и отчаяние от никак не заканчивающейся разлуки.
– Лушина, вот ты как была дурой деревенской – так и осталась! – Люсьена оттолкнула кузину от окна сестринской, выходившего в больничный коридор, и закрыла жалюзи. – Уж почти год, как из твоей Ольховки тебя вытащили, а деревня из тебя все прет и прет! Чё ж ты на людей‑то «в открытую» пялишься?
Даша обиделась:
– Это, между прочим, и твоя Ольховка, хоть ты и уехала из нее на два года раньше!
– Так ты ж еще и вернуться после медучилища туда умудрилась! – Лушина‑старшая фыркнула и поправила кричаще‑рыжую шевелюру, которая настырно выпирала из‑под медицинской шапочки. – Ну как же? Сёмик твой там остался ненаглядный! И где сейчас твой Сёмик? Поматросил – и бросил! И ищи ветра в поле!
Она плюхнулась на табуретку и продолжила нарезать колбасу солидными ломтями. Потом положила один кусок на хлеб и выдала двоюродной сестре вместе с очередной порцией нотаций:
– Вот когда тебя жизнь чему‑то здравому научит? Мама‑учительница только говорить красиво и научила, а жизни – нет! А кто жизни научит? – Люсьена замерла в ожидании правильного ответа и, не дождавшись, ткнула себя в пышную грудь. – Я научу, детка, держись меня!
Светло‑карие глаза Даши увлажнились:
– Я ж любила его, Люсь, понимаешь?
– Не Люсь, а Люсьена! – одернула Лушина младшую сестру. – Не зря ж мать моя, женщина, кучу романов заграничных перечитала, имя мне красивое выискивала! Люсьена я! Сколько можно говорить?
Она откусила огромный кусок от своего бутерброда и стала жевать, не прекращая рассуждать о высоких материях:
– А Семён твой – козел настоящий. Только и достоинств что рост два метра, бицуха прокачанная, да дядька на таможне, который помогал шмотки из Китая таскать! А сейчас граница прикрылась – и где твой Семён? Пффф – сдулся Семён! И больничку нашу деревенскую оптимизировали. Если бы не мама твоя, которая слезно молила тебя пристроить, и не Люся‑спасительница, которая в городе уже три года трудится, так бы и сидела Дашка в деревне: брошенная и безработная!
Лушина‑старшая шумно отпила растворимый кофе из огромной кружки и с удовольствием вытянула ноги. Даша тихо кивнула:
– Спасибо тебе, Люсь, правда, спасибо! Но Сёма все‑таки – не козел. Он в Москву уехал, его мама сказала. Может, когда там устроится – и меня заберет?
Ее взгляд из‑под медно‑рыжей челки все еще таил надежду, но Люсьена снова фыркнула:
– А сам он тебе что‑нибудь сказал? Нет! Ни ответа, ни привета. И новый номер телефона, который его матушка никому не дает! Так что, милая, забудь – и дело с концом! Тут городских – валом: на любой вкус!
Носик Даши с фамильными Лушинскими веснушками, наследством давно умершего папы, поморщился. И Люська весело брызнула своей рыжей россыпью на щеках:
– Да ладно, брось, я уж давно поняла, что тебе кто‑то из наших приглянулся: ты уж месяц тихоней ходишь, я все вижу! Рассказывай, а то сама догадаюсь!
Даша зарделась:
– Не могу, Люсь, он женат… Я лучше о Семёне думать буду, хоть отвлекусь от этих мыслей. Стыдно ужасно…
Люсьенка хлопнула себя по аппетитной ляжке.
– Но только, пожалуйста, не завотделением, ладно? Я на него давно заглядываюсь, а тут и повод есть прильнуть к начальственному плечу: Марь Санна‑то наша, царствие ей небесное, себе замену не оставила! А я в старшие медсестры оч‑чень даже гожусь: и опыт есть, и стать!
– Жалко ее, да? – грустно вздохнула Даша. – Хорошая была женщина.
– Конечно, жалко, – легко согласилась кузина. – Но думать надо, куда суешься: тут же адище адский. Она, кстати, так и говорила! Вот только деньги на дороге не валяются: доплаты нам обещали? Обещали! Но одно дело мы, молодухи, а другое – Марь Санна, ей же почти шестьдесят было!
– Она внука растить помогала, – попыталась было оправдать Даша коллегу, но Люся разделалась с ее аргументом на раз:
– Ну, и где сейчас Марь Санна?
Дверь сестринской открылась, и в кабинет заглянул завотделением:
– Девочки, это у вас тут вкусненьким пахнет? Ужина не дождались? – он обернулся и позвал коллегу из коридора. – Анатолич, иди сюда, нас тут вкусненьким накормят!
Люся расплылась в улыбке: рыбка сама идет в сети – поди плохо?
– Да, Василий Федорович! Я могу и горяченьких бутербродов настрогать, я шустрая!
– Ну, о’кей, шустрая, давай! Мы бы перекусили, да спать пошли. А то час промедления до ужина по расписанию – сплошное расточительство! После операций жуть как спать хочется!
Ерохин подмигнул обеим сестричкам и присел на кушетку. Пока старшая Лушина возилась у микроволновки, младшая достала еще две тарелки и пару кружек.
В сестринской появился Клементьев, Даша вспыхнула и засуетилась с удвоенной энергией:
– Олег Анатольевич, Вы где сядете: с этой стороны стола или у двери?
