Вселенная вас услышала. Продолжение романа
Олег выглядел чуть менее уставшим, чем обычно, и гораздо более довольным: последняя операция прошла хорошо, они спасли девочку с тромбозом.
– Я не буду есть, Даш, ты мне просто чаю налей! – попросил он, присаживаясь рядом с Ерохиным и, прислонившись спиной к стене, прикрыл глаза. – Когда‑нибудь закончится этот день?
– Нет, Анатолич, так нельзя! – возмутился Ерохин. – Ты и есть толком не ешь, и ночами не спишь: я же слышу, как ты ворочаешься. Не пойдет так дело, не пойдет! Ну‑ка, девочки, давайте сюда самый большой и горячий бутерброд, будем героя кормить!
Василий Федорович встал сам и, слегка подтолкнув коллегу, усадил его к столу. На тарелке перед Олегом возникла еда, в кружке – чай.
– Девочки, вот, что я вам скажу! – продолжил завотделением мотивирующую речь. – Этот человек… этот, не побоюсь этого слова, хирургический гений, совершил сейчас такое! Я два дня над тромбозным случаем голову ломал, девчонке той все хуже становилось, а Олег… Олег Анатольевич… раз – и нету тромба, вуа‑ля! Я же говорю: герой!
– Олег Анатольевич, Вы – герой! – торжественно признали сестры.
Клементьев молча отмахнулся и укусил бутерброд. Его лицо скривилось, но он мужественно заставил себя дожевать.
– Черт, после этого долбаного вируса на вкус все, как резина!
– Точно! – расхохотался Ерохин, уплетая свою порцию. – Но после света в тоннеле и путешествия в мир иной все, что находится в этом мире, мне решительно нравится! За жизнь, что ли, ребята?
Вся четверка дружно подняла кружки и соединила их на весу над серединой стола. Олег допил чай и поднялся.
– Даша, утром принеси мне, пожалуйста, карты прооперированных, ладно? И девочку эту проверь, мне первым делом ее состояние доложишь.
Василий тоже встал и, запихивая в рот остатки бутерброда, дал указание Люсе:
– А потом мне на подпись все, хорошо? Спасибо, коллеги, за приют – разрешите откланяться.
– Василий Федорович, можно Вас на разговор? – догнала уже в коридоре старшая Лушина заведующего, он остановился, и Люся легонько потянула его за рукав к двери бельевой. – Я вот тут порядок навела вместо Марь Санны, то есть, после того, как она уже не смогла… Не посмотрите?
Заглянув внутрь, Ерохин реально не понял, на что тут смотреть: полки, белье, порядок. Ну, молодец, Лушина, что сказать? Но смотреть‑то на что? Он повернулся, и тут же все стало понятно. Люська приперла его бюстом к стеллажу и горячо зашептала:
– Василий Федорович, я еще и не такое могу! Вы только скажите, что надо сделать? Я ж шустрая!
Ерохин сделал шаг в сторону и остановил ее на расстоянии вытянутой руки. В его глазах плясали смешинки:
– Нет, Лушина, сразу – нет! Вот просто не надо – и все!
– Чего не надо? – опешила рыжая девица.
Василий помотал головой, стараясь не рассмеяться, чтобы не обидеть человека на всю жизнь.
– Шустрить не надо, и… должность старшей медсестры я тебе все равно не дам!
– Эт почему? – Люська уперла руки в бока: обижаться она явно не собиралась.
Завотделением покачал головой:
– Ума бы тебе, Людмила – цены б тебе не было!
– Я не Людмила, а Люсьена! – повысила голос Лушина на покидающего бельевую завотделением.
– Тем более! – послышалось уже из‑за двери.
Люська беззвучно плюнула и отправилась обратно в сестринскую.
– Эх, не получился карьерный рост! – досадливо махнула она рукой и подперла ею подбородок. – Ты чё ржешь? Думаешь, ты лучше?
Смеющаяся Даша сделала еще один глоток чаю.
– Он ведь тоже женат, Люсь, как и…
Она осеклась, и Люсьена укоризненно покачала головой.
– Да вижу я, в кого ты втрескалась, чего уж! Анатолич, по‑моему – вообще бесперспективняк! Ему, почитай, уже полтос скоро, зачем он тебе?
– А тебе Ерохин зачем? – огрызнулась Даша.
Люська всплеснула руками:
– Ну не для души же? Это должны были быть вложения в будущее. Вложения – от слова «вла…».
– Дура ты! – прыснула Даша, махнув на сестру полотенцем. – Олег мне просто нравится. Он же талант, так все говорят. И руки золотые.
– М‑м‑м, уже Олег? – заинтересованно промычала Люся сквозь откусанную баранку. – Да ты от него вообще ничего не дождешься: ни денег, ни карьеры. Ты ж не знаешь ничего… Сейчас расскажу!
Она подлила себе кипяток и застучала ложечкой, размешивая новую порцию растворимого кофе.
– Он раньше главврачом в наикрутейшей клинике был, пластические операции делал. Денег – куры не клевали, бабы красивые, им же сделанные, вокруг вились… Говорят, что пока его папенька тут, в городской, завотделением был, Олег наш к нему на интересные операции бегал, чтобы квалификацию не потерять. А потом, так и вообще, взял – да и вернулся в нашу больничку насовсем. Ну, больной же? Больной на всю голову! Пару лет назад ему предложили вместо ушедшего на пенсию папаши должность начальственную занять – так этот чудак отказался. Я, конечно, не сама слышала, но Марь Санна рассказывала, что он не захотел бумажной работой заниматься, и так, мол, столько времени профессионального потерял. И завотделением стал Ерохин, хоть и младше он Анатолича года на три! Но они как‑то без обид, уживаются. И жены у них – не разлей вода.
– Я утром слышала в ординаторской, как Олег орал на свою по телефону, – с робкой надеждой проговорила Даша.
Но Люська только хмыкнула:
– Орет, потому что любит. Она к нему сюда рвется, как и Ирка Ерохина, а мужики их чуть не матом кроют, чтобы снаружи удержать. Нет, Даш, слонику не светит! Это нас с тобой удерживать некому. Поэтому мы тут сидим, а их жены – там, в безопасности.
Олег лег в постель, не раздеваясь, и откинулся на подушку. В этой ненормальной новой реальности даже раздеваться приходилось по регламенту. Идешь в «красную зону» – надеваешь защитный «боекомплект». Выходишь – раздеваешься в «шлюзе» донага, в душ, а потом натягиваешь новую хлопковую пару: штаны, блузу. И носишь это до следующей смены. Вся «чистая зона» – как близнецы: медсестры в зеленом, врачи в синем. Все стерилизуется, свою одежду даже смысла нет доставать. Сумка Олега так и стояла в углу палаты, нераспакованная.
Палаты, отведенные для отдыха персонала, чем‑то напоминали пионерский лагерь: мальчики – налево, девочки – направо. По четыре человека в комнате: двое работают, двое отдыхают. Они с Ерохиным и сменщиков‑то почти не видели. Пока ты в душе, смена уже в «красную зону» вошла. За полтора месяца уже привыкли, нормальный режим. Еще бы… еще бы люди не умирали!
В комнату ввалился Ерохин и, смеясь, приземлился на свою кровать:
