Высшая степень обиды

Совсем стемнело.  Мы сидели уже минут двадцать и уютно молчали.  Я думала о ней –  женщине, которая  всего  полгода назад, в свои шестьдесят,  не представляла себя без каблуков и  шикарной прически, носила шляпки  и юбки…  Бывший директор и распорядитель огромных фармацевтических складов, представительная во всех отношениях  дама…  Сейчас она переехала из Питера в Новую Рузу,  похудела,  загорела, подстриглась, влезла в джинсы с футболкой и завела себе корову…

– Зайка, ты нормально?  Давай  ложиться спать,  – отозвалась, наконец, из темноты мама, – завтра  рано вставать  и вообще…  огорошила ты меня.   У меня тоже есть для тебя новость,  только хорошая.  Может, слегка подсластит… но  это долго рассказывать,  все  завтра.

– Давай, мам, я и сама почти сплю, – опустила я ноги на пол  и  отложила в сторону подушечку.

– Проснешься – меня может не быть дома, но ты не переживай, это ненадолго.  Только… если вдруг подойдет мужик затрапезного вида и будет просить на опохмел – гони его.  Ничего не давай.

Я сразу проснулась.  Посмотрела на нее и покачала головой.

– Если завтра этот мужик придет – я  дам.

– Соседка будет недовольна, – проворчала мама.

– Дам… в смысле – денег, мам, – качнула я головой  с укоризной.

– Я поняла. Да и вряд ли он еще  способен  на что‑то, кроме – пить.  В чем дело, Зай?

– Это… психологическая травма, наверное.

– А не слишком их на тебя одну? –  вздохнула она.

– Эта неглубокая, но безусловная.  У нас когда‑то  умер мичман… сравнительно  молодой еще.  Ходил, просил по квартирам на опохмел.  Не давали, само собой – по разным соображениям.  И я тоже.  А  утром его нашли на первом этаже в нашем подъезде – холодного.  Может, он и не сразу от меня…  Так что  немного, но дам.  Много у меня и нет – я почти совсем без денег… пока.

– Про это поговорим  завтра, – пообещала она.   Погладила меня по руке и пошла к себе.  С порога кинула:

– И зачем их таких держат в армии?

Я не ответила.  Уже лежа в постели, думала об этом.  Будто не о чем больше…  Просто изо всех щелей  полезли разные мысли и воспоминания в тему.

Не  конченых алкоголиков, а пьяниц, в армии, как правило,  терпят долго.  Делают внушения, находят способы  ударить рублем, перебрасывают на такие должности, чтобы не маячили, но не увольняют до последнего.   Этот предел наступает тогда, когда запои  начинают  угрожать службе непосредственно, а значит и толерантно настроенному  до сих пор начальству, которое несет ответственность за исполнение этой службы.

Почему держат?  По разным причинам…  Таким человеком легко управлять, манипулируя  его чувством вины и страха перед увольнением.  Зависит от личности, конечно, но пьяницы иногда становятся  ушами и глазами начальства.  С  таким можно не церемониться и излагать самыми крепкими словами свое мнение  о нем – пьяной скотине,  и о такой службе в целом,  а может и жизни заодно.  Однажды Виктор устроил мне экскурсию  на лодку и я невольно стала свидетелем… Он  жестом показал мне, чтобы прикрыла уши, а сам поспешил остановить беснующегося командира.  Но я успела услышать:

– Вы – скот, мичман.  Пьяная курва!  Не тряситесь мошонкой!  Отвеча‑ать!!! Смотреть мне в глаза…!

И да – всегда на "вы".  В любом случае.  На флоте принято так – уважительно.

Но в основном  не увольняют потому, что где‑то таких пьющих  понимают, а где‑то еще и сочувствуют им.  А еще, наверное,   подсознательно допускают для себя вероятность в будущем оказаться в такой же безрадостной  ситуации. Я вообще не помнила среди знакомых мне мужчин  трезвенников по убеждению.  Потому что, к сожалению,  вовремя выпить иногда означало  еще и вовремя снять стресс, а этого добра на службе было выше крыши.

Вспомнилось, как  люто, совсем не пьянея, пили Виктор, его командир и зам. по воспитательной работе, когда у них погибли два матроса.  Это было  неосторожное обращение с оружием – один нечаянно застрелил другого и тут же застрелился сам.  Они были земляками и друзьями.

Тогда на флоте существовало такое понятие, как  «недофинансирование».  Продавались за бугор авианосцы и утилизировались  подводные лодки, распродавались здания и территории…  Усольцев  долго потом вспоминал  «Золотую рыбку».  Золотую потому, что если бы лодка была сделана из чистого золота, то все равно стоила бы дешевле.  Корпус из титана в будущем мог прослужить в десятки раз дольше стального, но…  металл этот можно было выгодно продать – лодку распилили.

И в это же самое  время средств на лампы  в фонарях охраняемого периметра  то ли у флота, то ли у министерства не хватало категорически.  А мальчишки в карауле боялись… непонятно чего, но боялись.  И  в темноте скрипели по снегу  вдоль колючки с досланным в ствол патроном, что было строжайше запрещено инструкцией.  Перед сменой они разряжали  автомат под единственным горящим фонарем, но там в тот день тоже перегорело…  Зимой, в  морозы,  лампы наружного освещения вообще перегорают быстрее.  И в темноте наощупь  получилось так, как получилось…

Виктор говорил тогда, что больше никогда не видел за один раз такого количества генералов – из Москвы приехали разбираться.  В армии и на флоте  всегда было негласное, но всем известное  правило:  если виноватого нет по определению  или он по какой‑то причине не найден, то его назначают.

Командир, замполит и Виктор…, а это были его подчиненные, которых выделили  в наряд на охрану порта. Эти трое целыми днями писали объяснительные, а  еще их опрашивали, их собеседовали, составляя свое личное мнение,  все проверяющие по очереди.   А вечером после всего этого они  заваливались  пить почему‑то именно в нашу квартиру.  Не к командиру и не к замполиту, у которых    жилье было  более‑менее, а к нам с Усольцевым в крохотную семейную общагу.  Я с беспокойством смотрела на осунувшееся лицо и воспаленные глаза мужа и молча накрывала на стол. Потом уходила с кухни, чтобы не мешать им.   Они не шумели и не мешали спать детям, там было тихо, только слышался негромкий разговор.

В третий такой вечер,  ближе к двум часам ночи я вошла к ним и миролюбиво спросила:

– Мальчики, может уже хватит?

– Зоенька! – подхватился замполит облобызать ручку. А командир  мотнул головой, и Виктор достал еще одну рюмку и поставил ее на стол.  Мне  вежливо предложили:

– Вы с нами, Зоя?

– И сразу расходимся, – согласилась я, опрокидывая в себя коньяк, –  царствие небесное…

– Сегодня мы пьем не за царствие, –  хмыкнул замполит, – мы,  собственно…  за  состоявшееся  уже оскотинивание.  Вынужденное, принудительное – как?  Или же это врожденное и просто вылезло  нежданчиком.

– Спорный вопрос,  – задумчиво протянул командир, – всегда зависит от человеческой натуры.

– Зой, – поднял  глаза мой муж, –  тут такое…,  а мы трясемся  за свои шкуры, потому что там, – взглянул он в потолок, –  нужна кровь.  Все равно – чья, но ее  нужно много.  Чувствуешь себя скотом, матери их завтра приедут…  что скажешь, родная?

Заговорил командир: