Высшая степень обиды

А я  шла медленно, потому что при каждом  резком  движении мозг колыхался, будто студень, а  в  затылок  стреляло.  Макушка,  виски, глазные впадины… мало того, что все это тупо ныло, так еще и эти прострелы…   Поэтому  я осторожничала и  не спешила –  идти недалеко, здесь все рядом.  Со стороны залива порывами налетал соленый ветер  –  где‑то в Баренцевом  бушевал шторм.  Дождевая пыль  охлаждала кожу лица и немного отвлекала от боли.  Я ползла  потихоньку  и всерьез решалась  сдаться на милость Пашки.  Пора было  заняться здоровьем всерьез – обследование  на стационаре по‑полной… что‑то еще там такое – он говорил.

Госпиталь был одним  из немногих современных зданий в городе  – белый, со светло‑терракотовой отделкой, он смотрелся здесь,  как гость из будущего – среди серости старых пятиэтажек и скал.  В просторном вестибюле оказалось на удивление пусто, и за гардеробной стойкой тоже.  При входе привычно топтался  матросик‑дежурный.

Если оставить пальто на  стойке, то  здешний обслуживающий персонал  однозначно воспримет это, как претензию или укор.  А  раздражать   бабу Валю у меня  не было ни малейшего желания.  Лучше уж  понаглеть  себе на пользу…    Красное пальто и белоснежный шарф‑палантин  благополучно  поместились  в огромном  встроенном шкафу  за стойкой.   Он был специально  устроен для персонала и оборудован подогревом  и вентиляцией, так что и моя одежка должна успеет высохнуть.  Достав из сумочки,  натянула на уличную обувь  голубые бахилы и осторожно выпрямилась. Мать‑мать‑мать… бухало в висках и крутилось на языке.

В небольшой коридор,  за которым располагался зал с регистратурой, поворачивать не  имело смысла.  Все равно  мне нужна не  поликлиника, а  стационар  на третьем этаже.  Там  госпитальная терапия и Пашка с Санькой – они помогут.

– Зоя?  –  уже при входе на нужный этаж остановил меня тихий оклик.  Саня…  она поднималась вслед за мной по лестнице.  В светло‑голубых штанах и белой курточке –  значит, на дежурстве.

– Спасайте,  Сань, еле дошла.

– Допрыгалась, коза?  Давай сюда, – открыла она дверь в  отделение, а потом и ближайшую  внутри,  –  здесь сегодня никого.  Ложись на кушетку.

Подождав, пока я пройду за белую ширму и присяду, она  быстро опустилась на колено и стянула  с меня уличную обувь.   Прямо перед моими  глазами  маячили русые  Санькины волосы, стянутые заколкой в короткий пушистый хвост.   От нее привычно пахло больницей и лекарствами, и это    успокаивало…

– Я скоро… полежи пока, – бормотала она, –   позову Пашу  и захвачу с собой  все, что нужно.

– Колоться будешь?

– Да не то слово, – со злостью выдохнула  она, вставая: –  Давай…  только без резких движений.

Я проводила глазами силуэт в белом халате, скрывшийся за дверью, которая осталась немного приоткрытой.  Звуки легких Санькиных шагов стихали, удаляясь по длинному коридору.  Вспомнилось, что в  нем тоже было пусто,  словно вымерло все.  Кажется,  я попала в «тихий час».

Перед глазами  будто  плыло  и колыхалось  жидкое стекло, но особо гадостные ощущения потихоньку уходили.  Наверное, потому, что сейчас я не сотрясала мозг при ходьбе. Нужно  было прилечь, как велели,  но я просто не успела…  и улыбнулась с облегчением – быстро они.   Дверь распахнулась, но я не стала выглядывать из‑за ширмы, не хотелось делать резких движений – только немного стихло…

Странно, но ко мне никто не подходил.  Вместо этого со стороны  двери донеслись характерные звуки –  тяжелое мужское дыхание, влажное  чмоканье, потом томный женский стон.  Да блиииин…  Разврат  чистой воды на  Пашкиной территории  – тихонько хмыкнула я про себя и незаметно, одним глазком, выглянула.  И…

Мои глаза, кажется, стали  раза в три больше и полезли на лоб, но я не верила, я им просто не доверяла!  Это мой муж…  мой Витя… буквально вгрызался в рот какой‑то девицы, жадно  сминая  большой ладонью женский  зад в белом халате, а второй зарываясь в ее волосы.  Его лицо, его рост, его прическа, его форма… три  большие звезды на черном поле погона, перечеркнутого  двумя золотыми просветами.

О чем я думала?

Была не в состоянии…  Просто отмечала для себя все это и  смотрела, смотрела… не в силах выдавить ни звука.  И отвести  взгляд  тоже  не было сил.   Время странно растянулось и замедлилось, уши заложило, я куда‑то тихо проваливалась, не чуя  рук и ног.  Мыслей не было вообще…

Слажено и молча, не расцепляя объятий, парочка  сделала в глубь комнаты  шаг…  Виктор оторвался  от  губ  блондинки,  обегая мутным взглядом помещение  и…  увидел меня.

Я, кажется,  встала… нет –  почти взлетела,  не чувствуя  тела совершенно.   Только ступнями в тонких чулках успела ощутить прохладу больничного  линолеума. И будто даже рот открыла, чтобы…  что?  Заплакать, заорать?!  От резкого движения  в ушах зазвенело,  желудок сжался и сразу же резко замутило.  В глазах  потемнело… и все…

 

Глава 2

 

– Паша, когда ты будешь меня выписывать?  Можешь  пока не выгонять?

– Куда выгонять? С дуба рухнула? –  ровно поинтересовался  мой лечащий,  нервно  проводя  рукой по гладко выбритой коже головы.  Потер лоб,  поправил  полы белого халата и виновато отвел глаза.

– У меня, вообще‑то… неважные новости. Это я о твоем драгоценном  здоровье.

– Ну, тогда ладно, – успокоилась я, расслаблено откидываясь на  подушку – значит, со стационара не выпрет.   И это хорошо.  Потому что мне нужно где‑то переждать,  затаиться, как в игре в прятки.  В надежде, что тут меня не найдут, и в итоге я не проиграю, а может  даже и  «победю» – успею застукаться…  где‑то так. Понятно, что совсем не смешно и похоже на  детский сад,  но уж как есть.

– Конечно – «ладно», просто прекрасно, – проворчал   Паша, возвращаясь ко мне взглядом: – Особенно когда почти  два года вдумчиво подбираем   препараты, а на выходе – серьезный  гипертонический криз.  Ты знаешь, что в Европе недавно  пересмотрели референсные нормы АД в связи с увеличением сосудистых катастроф?  Теперь  до шестидесяти пяти действует единая, и это сто двадцать девять на восемьдесят.   В твои года  сто пятьдесят на девяносто пять  на постоянной, практически, основе, это, мягко говоря…  И скачки за двести.

– Это редко, Паш.

– Да…  Но тошнота,  рвота, головные боли, плывущее стекло перед глазами…   при злокачественной гипертензии всегда происходит поражение  таргетных органов.  Первичная форма опосредована  как раз  генетикой или образом жизни…  я пока не ставлю  ее тебе.  Но первый звоночек  получился очень  убедительным. Не кажется?

– Я смотрела  возрастные  таблицы, –  вяло попыталась  я защититься от диагноза.

– В интернет тоже  нужно ходить с умом.  Значит… учитывая, что наследственность проявилась рано,   в таких вот индивидуальных случаях  допускаются отклонения в определенном диапазоне.  Для тебя это где‑то сто тридцать  на  девяносто.  Но у нас не получается держать, Зой… – расстроено помолчал он, – знаешь, какие болячки (из самых распространенных, само собой) лично я считаю самыми страшными?

– Затрудняюсь, Паш.  Я, наверное, рак и инфаркт, а ты… – слабо улыбнулась я, пытаясь привнести в наш разговор каплю юмора:  – Может, как все мужики – эректильную дисфункцию?