Высшая степень обиды

– А‑а‑а… понятно, –  протянула я.  Санька забегала редко и мигом уносилась по делам.  Глаза отводила, и вообще  вела себя… неестественно.  Понятно теперь – по каким делам.

– Может, я и не прав… но сходи к Розе, она ответит.

В кабинет психиатра  я просочилась  во время тихого часа.  Она сама назначила время по моей просьбе, которую передал Паша. Пока шла, пыталась вспомнить анекдоты о психиатрах.  Помню, слышала как‑то  действительно смешной,  а вот не вспоминается  и все тут.  Какая жалость…

Полная темноволосая женщина лет шестидесяти, с типично еврейской внешностью (хотя я знала, что она татарка)  Исупова  работала здесь все то время, что мы жили на Большом севере.  Я приехала – она была тут, и уеду я, а она останется.   У нее была дочка – замужем где‑то далеко, а жила она здесь одна.  Больше я не знала ничего – был ли муж вообще?  Как‑то не особо интересовало.  Да мы с ней даже не были толком знакомы.

Когда, получив разрешение, я вошла в кабинет и поздоровалась, она снимала с подоконника закипевший  чайник.  Улыбнулась мне, кивнула на две красивые чашки на столе:

– Составите компанию?  Я не записывала  вас на прием.  Павел  Антонович сказал, что у вас  просто вопрос.  Что будете – печенье, сахар? – достала она из тумбочки  пару небольших пиал, наполненных  тем, с чем положено пить чай.

– Мучное и сахар я не ем,  Роза Давлятовна…

– Доктор… говорите – доктор, – аккуратно налила она  золотисто‑коричневую жидкость из термоса и подвинула одну из чашек мне.  Улыбнулась и уточнила: –  Ученая степень имеется, так что не ошибетесь.  А имя‑отчество у меня заковыристое.  Тогда  вам, Зоя,  тоже иван‑чай,  его можно и без сахара, я так и пью.  Это ферментированный,  я делаю сама.  А причина такой диеты?  Показано или только ваше решение?

– Просто привычка.  Роза… доктор,  я хотела… спасибо, – приняла я чашку и вдохнула нежный цветочный запах: –  О‑о‑о…  Я хотела спросить…

И замолчала, сама не понимая – что я здесь делаю?  Одно дело спросить у друга – так, между делом, а другое…

– Говорите‑говорите…  или пейте.  Просто один вопрос.  Повторите вслух то, о чем думали, когда шли сюда.

– Ха! –  печально хмыкнула я, – я думала о том, что если увидят, что  вхожу к вам,  скажут – свихнулась с великого горя.

– Гарнизон это  большая и не всегда добрая деревня.  Все на виду…

– До сих пор как‑то не задумывалась.  Я хотела не об этом…

– А я об этом.  Эта больная зависимость от чужого мнения в таких вот закрытых сообществах… она развивается постепенно – из чувства ответственности.  У  женщин преданных и добросовестных. Мы заботимся о том, чтобы быть достойным тылом для мужа, чтобы не навредить его имиджу и, соответственно –  карьере.  Не бросить тень, не подвести нечаянно.  Не представляем, как это – выйти из дома без макияжа, неопрятно одетой, следим за своими словами и поступками.  Постоянно настороже, с оглядкой… – она помолчала немного и улыбнулась уголком рта.

– Если нужно  обсудить ситуацию в вашей  семье, я вам не помощник, Зоя.  У меня однозначное отношение к изменам –  презираю слабых на то самое место мужчин.  Вам  нужно к семейному психологу, я могу  дать координаты.  Это в Мурманске.

– Нет… спасибо.  Я, пожалуй, пойду.

– Как знаете…  Чай только допейте, – замолчала она надолго.  Мы молча пили чай.  Вкусный.  Очень.

– Наверное, все‑таки я должна сказать. Давайте, я скажу?  –  встала она вдруг и, нервно потирая руки, отошла к окну.

– Да?  Говорите, я слушаю, Роза Давлятовна.

– Я  ударила  вашего мужа.  Не пугайтесь только – приводила  в чувство.  Самый простой способ – пощечина.  Особенно  мужчине  в чинах, при власти… самое то.  Можно было иначе, но у меня времени не было.  Ну, и чувствовала безнаказанность  само собой –  в силу возраста и статуса и не особо выбирала метод.  Не скажу, чтобы это получилось профессионально…  скорее наоборот.   Молчите?

– Думаю, – поставила я чашку, потому что  дрогнула рука.  Разолью еще…   Вздохнула и спросила: – Что должно было случиться такого, чтобы сразу оплеуху?  Не верю, что вы  таким способом  выражали  свое презрение.

– Я вообще тогда еще ничего не знала, – присела она  на стул опять, –  а случилось  мужская истерика, тихая – прямая  угроза сердечной мышце.  Их служба это большая ответственность, жизнь в состоянии  постоянного стресса… вы знаете сами.   Сосуды   изнашиваются, появляются риски.   Вы знаете анекдот о двух подопытных мышах?  Кормили и ублажали их одинаково, но той, что издохла потом от инфаркта молодой, постоянно показывали кота.   Да…   потом по его просьбе я ходила узнать – как вы?

– Как я?

– Да.  Вас как раз отмывали от рвотных масс.

– Твою  ма‑а‑ать…  – задохнулась я,  –  Роза… Давлятовна…  мне вы зачем говорите?  Чтобы я  знала, что свалилась там, облевалась…  а они  смотрели на это?  Вся такая… воздушная Сысоева и я – на полу в блевотине?!

– Представляете? – печально кивнула она, –  он поднял  вас, чтобы уложить на кушетку  и тоже испачкался.  И кричал – говорят, обещал золотые горы, если спасут.  Выполнил, кстати.  Мне тоже принес  потом торт и цветы.  Он почему‑то решил, что вы умираете или уже умерли – его же выгнали…  У него сейчас белые виски, Зоя.  Я не помню – раньше они были совсем белыми или просто – с проседью?

Я глубоко вдохнула,  встала, развела руками  и медленно пошла к двери.  Вдогонку донеслось:

– После этого слишком уж сильно презирать  именно вашего Усольцева мне как‑то…  некомфортно, что ли?  Так вы  возьмете телефон семейного психолога?  Подумайте.  Я первый раз вот так… сомневаюсь.

Я остановилась, придержав дверь, оглянулась.

– Понимаете, доктор… Еще до того… в нем, наверное, уже жили эти намерения, эти… импульсы к ней… или как сказать, чтобы правильно?  Он отлично знал что делает.  Собирался, наверное, туда – к ней, готовился.  То, что тогда не случилось – я помешала,  это просто случайность.   Предательство в голове и оно произошло. Предателей вообще  раньше расстреливали.  Считайте, что развод – это милосердно.

– Милосердная казнь…  Не нужно подменять понятия – предательство это предавать чьи‑то интересы,  когда они идут вразрез с твоими.  А кто сказал, что вступая в брак, мы должны раствориться в нем и про свои интересы  забыть?  Не знаю, как у вас… но если  что‑то кого‑то перестает устраивать и тяготит, то измена запрограммирована.   Мужчина будет искать в другой связи нового, женщина – лучшего…  – она сделала паузу и опять кривовато улыбнулась.

– Но вы делайте, как считаете нужным, Зоя…  может вы и правы, – пожала она полными круглыми плечами, – когда‑то я сделала так же.

– Да? –  сразу вернулась я в кабинет, прикрыв дверь за спиной.

– Тогда, собственно – вопрос, с которым я шла к вам…

Она внимательно смотрела на меня и пила свой чай.  Только я уже передумала.  Какая разница – когда  мне станет не просто плохо, как сейчас, а плохо невыносимо?  Важнее другое – когда  это  кончится?

– Когда вам стало легче, через сколько времени?   Не скажете?  Выдайте великую женскую тайну, Роза Давлятовна,  я сохраню ее – честно.  Очень нужно знать.

– Никогда.  Легче не будет,  – милостиво кивнула она.

– Ну, вот… а я так надеялась, – улыбнулась я.