Я заберу свою дочь

Усаживаю ее в кресло. Кладу руки на живот. А мне отчетливый пинок в ладонь… плыву. Тело накрывает теплой щекочущей волной. Мой сын. Сердце пускается в галоп. Пульс бьется в горле. Одурительные ощущения. Даже преграды из одежды не чувствую, будто мои руки сквозь кожу проникли внутри, прямо к ребенку. Меня как молнией пронзает чувство единения. Дикое, непонятное. Такое со мной впервые.

К животу Славки, я таким образом не прикасался. Она его прятала. Стеснялась и вечно ворчала, что она похожа на корову. А в моих глазах тогда она была идеальной. Будущая мать, что может быть лучше и женственней?

Но Люба… это иные ощущения. Ни с чем не сравнимые. Держать руки на ее животе и чувствовать жизнь.

И все же она чуть лучше Славки. Не стоит забывать какое у нее нутро. Заставляю себя провести ее в комнату.

Ночь проходит без сна. Я никогда не прощу эту женщину. Но и не причиню ей вреда. Я просто хочу, чтобы дети были со мной. Ради них живу.

Утром мне сложно смотреть на Любу. Во мне все еще бушует ураган противоречивых эмоций. Их надо обуздать.

Дочь помогает успокоиться. Но в клинике Любка беззастенчиво начинает флиртовать с врачом. Не удержался, напомнил ей, что она в положении.

Но ей нипочем. Уже ищет себе замену венику. Хищница всегда в поиске. А когда ему улыбается, глаза горят, щеки пылают. Нет. Не на того напала! Подобные выходки терпеть не намерен!

– Берхард, слюни подбери, – осекаю немца, как только за Любой закрывается дверь.

– Вы же не пара, – пытливо на меня смотрит.– Очень эффектная женщина, – закатывает глаза.

– Если и дальше хочешь, чтобы карьера вверх шла, тебя это не должно касаться, – выдаю холодно.

Мы давно знакомы, он отличный врач, но и при этом такой же бабник. Когда вызывал его, об этом аспекте не подумал, здоровье дочери занимало все мысли.

– Угрожаешь другу? – усмехается.

– Предупреждаю. Держи руки при себе. Она носит моего ребенка.

– Это не делает ее твоей женщиной, – хитро прищуривается.

– Займись лечением моей дочери. И не переходи мне дорогу, – полосую его взглядом. Брехард тушуется и резко меняет тему.

А для себя отмечаю, что все же следует за ними присмотреть.

Выхожу из кабинета. Любы в коридоре нет. И где она ходит?

Она появляется минут через десять. Когда мое терпение приближается к критической точке. С ней как на вулкане.

Идет по коридору бледная как стена. Завидев меня испуганно округляет глаза. Бледнеет еще сильнее, если это вообще возможно, губы дрожат.

– Тебе плохо? – тревога сдавливает грудь.

– Нет! – отвечает поспешно. На дне огромных глаз плещется утробный ужас. Так дико на меня она еще ни разу не смотрела.

***

– Как ты можешь знать о моих проблемах? Мы не виделись столько лет, – я в ступоре от ее слов.

– У нас общий враг, дорогая, – вздыхает. – Думаешь, Константин только тебе жизнь портит? – закусывает губу, пытается сдержать слезы.

Имя мужчины из ее губ режет по нервам. Неприятный озноб пробегает по спине.

– Объясни, пожалуйста, я не понимаю, – выдаю глухо.

– Это страшный человек. Помнишь мою маму? – берет меня за руку и уводит в одну из туалетных кабинок. Закрывает дверь.

– Помню, – киваю.

В воспоминаниях у меня приветливая женщина, которая вечно поила нас чаем и угощала тортами.

– Он засадил ее в тюрьму. На очень большой срок. Еще одна женщина, подруга моей матери вообще погибла. И я чудом выжила, – уголком салфетки вытирает себе глаза.

– Зачем ему это? – хмурюсь.

При всем моем враждебном настрое к Константину, не могу понять, зачем ему понадобилось так поступать с женщинами?

– Деньги, милая, власть. И не только, ему нравится ломать судьбы. Он не в себе! Помнишь моего брата? – держит меня за руку и не отпускает.

– Стас… кажется, – смутно припоминаю кареглазого парня.

– Да, он. Вот он тоже его на свою темную сторону перетянул. Они обобрали нас с мамой. Мне он вообще страшную участь приготовил, еле спаслась, – всхлипывает.

Я вспоминаю, как Константин заботится о Надюшке. Могу поверить, что он безжалостен с конкурентами. Но женщины…

И с другой стороны Слава, которая дрожит от страха, едва сдерживает истерику.

– Как‑то даже не знаю, – не нахожу слов, чтобы ответить.

– Сейчас нет времени, тебе все подробно рассказывать. Я знаю, что он считает твою дочь своей. Но это не так. Ему просто нужен ребенок, для своих гнусных целей. И даже если Костя кажется добреньким, уж поверь, он просто мягко стелет для своих интриг. Усыпляет бдительность, – говорит быстро, смотрит мне в глаза, не отпускает взгляд.

– А ты с ним что… встречалась? – тут же краснею от этого вопроса.

Вот зачем спросила? Какое мне дело? Но почему‑то этот вопрос занозой засел у меня в голове.

– Он делал попытки заманить меня в свои сети. И поверь, за отказ я дорого заплатила. Сейчас приходится скрываться. Потому обо мне ни слова, – прикладывает палец к губам.

Что такое быть в бегах, я знаю.

– Сочувствую, Слав. Скрываться… это никому не пожелаешь, – тяжело дается мне этот разговор.

Пока вся эта информация еще не укладывается в голове.

– Он и тебя доведет или до тюрьмы… или что хуже. А детей себе заберет, – и столько боли и отчаяния в ее глазах.

– И что ты предлагаешь?

– Ударить первыми. У меня есть план. Но мне надо твое согласие. Вместе мы его переиграем. И поверь, я сделаю все, чтобы ты с детьми ни в чем не нуждалась! Любань, ты же мне как сестра, – порывисто обнимает меня.

А я не знаю, что ей ответить. Слишком большой шок. Слава и это улавливает.

– Ты все перевари. Пройдет время, и мы обязательно встретимся. Главное – про меня ему ни слова. Иначе, – вздрагивает, – Подпишешь мне смертный приговор.

– Не скажу, – меня саму колотит.

– А теперь иди, чтобы он ничего не заподозрил, – целует меня в щеку. – Теперь ты не одна подруга!

– Спасибо, – киваю и выхожу из кабинки.

На негнущихся ногах иду по коридору. В голове мыслей нет, только гул, виски пульсируют.

Навстречу мне идет Константин. Смотрит на меня с тревогой.

– Тебе плохо?