Я заберу свою дочь

– Мамочка, смотри, эти капельки на стекле похожи на сердце, – показывает пальчиком.

– Да… это дождик тебе шлет привет, – улыбаюсь, глотая слезы.

– Папа нас ждет? Я так соскучилась! – радостно восклицает.

Вздрагиваю. Как объяснить ребенку, что папе мы больше не нужны?

К счастью отложить неприятный разговор помогает таксист. Он подъезжает к фонду. И я облечено вздыхаю и расплачиваюсь.

На улице усиливается дождь. Зачем‑то оборачиваюсь. Взгляд снова цепляется за белоснежный автомобиль. Тот же самый, что и около клиники. Странно…

Впрочем, мне какая разница. Передергиваю плечом и скорее бегу к зданию, чтобы не промокла дочь.

Дорогу мне преграждает охранник.

– Любовь Павловна, извините, – тушуется, прячет взгляд, – Но у меня строгий приказ вас не пропускать.

– Что? – ошарашенно переспрашиваю.

– Я человек подневольный, – пожимает плечами. – Мне сказали, вы тут больше не работаете.

– Даже если не работаю, почему не могу пройти? Забрать вещи… выяснить причины… – шепчу в растерянности.

Должна ведь привыкнуть к ударам. А нет… снова боль. Там же детки, которым нужна помощь. Фонд стал огромной частью моей жизни. И теперь у меня без наркоза вырывают кусок сердца.

Ведь могла предугадать такой исход. Вениамин соучредитель фонда на пару с мужем Иванны.

– Мамочка, все плохо, да? – с тревогой в голосе интересуется дочурка.

– Все отлично, цветочек, – отвечаю бодренько.

На что в ответ получаю укоризненный взгляд. Надюшку не проведешь. Она слишком хорошо все чувствует.

– Маленькие проблемы, но мы с ними справимся, – тут же исправляюсь.

Замечаю фигуру нашего главбуха.

– Захар Андреевич! – кричу и машу рукой. Привлекаю внимание.

Оглядывается, смотрит на меня затравленно. Но все же подходит.

– Любочка, прости, – шепчет мне на ухо. – Но ты лучше это… уходи. Так будет лучше.

Он напоминает испуганно зайца. Дрожит, постоянно оглядывается.

– Что вообще происходит?

– Ох, меня ночью вызвали. Заставляют деньги переводить на непонятные счета. Угрожают… Нечего тебе тут делать, Любонька, так лучше, – говорит очень тихо.

Физически ощущаю его страх.

– А деткам деньги перечислили? Мне же на днях одобрили. Там операции на носу… – свои проблемы отходят на второй план.

Ничего нет ценней детской жизни.

– Не светись тут… иди, – закрывает глаза, опускает плечи.

Нет… никто ничего не перечислил. Закусываю губу, чтобы не заорать в голос.

Ладно, меня выгнать! А дети при чем? Что Вениамин делает с фондом? Пахнет чем‑то гнилым и отвратительным.

Захар Андреевич хороший человек. Но он перепуган до смерти и ничего мне не скажет.

– Иванна тут?

– Нет, ее… – качает головой. – Ты держись, Любочка, береги себя, – бросает на меня затравленный взгляд и понуро идет прочь.

Набираю номер подруги.

«Абонент сейчас не может принять ваш вызов», сообщает механический голос.

Снова вызываю такси. Поеду к ней. Надо выяснить все. И мне сейчас необходима помощь. В свое время я не отходила от Иванны. Не оставила ее в беде. Помогла справиться с изменой мужа. Взяла заботу о ее маленьком сыне на себя. В итоге они все же помирились.

И сейчас я надеюсь на ее помощь. Хочу пожить у нее хотя бы несколько дней. Надюшке нужен комфорт. Не дело мотаться с больным ребенком по городу.

Дочурка уже переживает. Задает вопросы, пытливо на меня смотрит.

– Почему мы не едем домой? Папа нас разве не ждет?

Не ждет, малышка. Он выкинул нас, как нерадивых котят. Но как тебе об этом сказать?

– Папа сейчас очень занят, – выдавливаю из себя.

Отворачиваюсь. Стыдно перед ребенком.

К дому Иванны добираемся быстро. Застываю около ворот. Несколько секунд не решаюсь позвонить.

Подруга выходит ко мне сама. На территорию не приглашает.

– Люба, ты зачем приехала?

– У меня тут… – просить неловко. Взглядом показываю, что надо отойти в сторону, чтобы ребенок не слышал. – Вениамин разводится со мной. Надюшку сегодня выписали, в фонде что‑то происходит. Ой, Иванна, так все сразу и не расскажешь. Помощь очень твоя нужна.

– Мой Витенька запретил мне разговаривать с тобой, – выдает и нагло вздергивает подбородок.

– Как запретил? – задаю дурацкий вопрос. Снова теряюсь.

– Мне проблемы не нужны. Так что давай, сама, Люб.

– Иванна, когда твой муж из семьи ушел. Я тебя не бросила! – напоминаю так называемой «подруге».

– Ой, подумаешь, повздорили, – фыркает. – А сейчас я его злить не намерена. Не удержала Вениамина, так кто тебе виноват?

Каждое слово как пощечина.

– У тебя хоть капля совести есть? – смотрю в ее глаза, а там пустота.

– Ты права, – вздыхает. – Через охрану вам еду передам. У нас там после завтрака осталось.

– Пусть это будет на твоей совести, Иванна, – устало машу рукой. Иду к дочери. – А с фондом что? – оборачиваюсь.

– Я там больше не работаю, – заявляет с ухмылкой.

Мне больше не о чем с ней говорить. Беру Надюшку за руку, в другую ругу чемодан, иду прочь.

– Мама… – сжимает мои пальцы.

– Сейчас поедем в кафе и тааак вкусно позавтракаем, – стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро. А внутри лишь раны кровоточат.

Пешком минуем квартал Иванны. Достаю телефон. Снова надо вызвать такси. А куда ехать? Кафе… А потом что? Отчаяние наваливается тяжелым камнем на плечи.

Из‑за поворота появляется тот самый белый автомобиль. Останавливается около нас. Из него выходит высокий мужчина и впивается в меня стальным взглядом.

– Садитесь, – кивком головы указывает на открытую дверцу машины.

Переводит взгляд на Надюшку. Вздрагивает, как от удара тока.