Заклятый друг

Он скрестил передо мной руки и притянул к себе. Уткнулся подбородком в макушку. И через зеркало мы держим зрительный контакт.

У Макса красивые глаза. Глубоко посаженные. Превосходно очерченные тёмными ресницами. Протяжённые, как идеальный тектонический разлом. Прозрачного голубого цвета, какими бывают воды в карстовых озёрах.

Я когда впервые обратила внимание на его глаза, подумала, что они его определяют. Что такой вот он на самом деле и по образу мышления – всё у него ясно, логически выстроено, предусмотрено, предопределено.

Но даже самые прозрачные и хорошо изученные озёра скрывают тайны.

Было и в его личности что‑то… неуловимое, плохо поддающееся контролю. Такая маленькая грядочка дикорастущих импульсов на задворках парка, высаженного лучшими экспертами в области ландшафтного дизайна.

Правда, Арский умело оборачивал эти нерациональные всплески в ребячество и юмор.

Серьёзные мысли сменяются воспоминаниями о его шутках. И я невольно улыбаюсь.

– Вот. Так мне очень нравится, – улыбнулся в ответ. – А ещё я верю, что никуда мы друг от друга с тобой не денемся.

– И я, – вру, разворачиваюсь к нему. – Но ты должен знать – за нашу дружбу я кому угодно горло перегрызу. Даже если мне придётся встать на стульчик, чтобы до этого горла дотянуться.

– Сумасшедшая, – он смеётся.

– Ты уже это говорил сто раз.

Выглядываю в коридор.

– Ну вот. Гроза закончилась. Свою миссию ты выполнил. И я теперь могу спокойно отправляться спать.

– Ну нет! Ты мне весь сон перебила. Никуда я тебя теперь не отпущу. Будешь за меня розовых овец считать, пока я не вырублюсь.

Да‑да, однажды мне была открыта сокровенная тайна: Макс Арский может уснуть только так – считая розовых овечек.

– Не‑не‑не. Я своё получила, и больше меня на ближайшие шесть часов ничего не интересует.

– Я тебя сейчас покусаю.

– Ага.

Он резко наклоняется ко мне, быстрым движением убирает мои волосы и прикусывает ухо.

Я визжу. Мне и приятно до тяжести в животе, и щекотно, и немного больно. А Макс рычит в моё ухо, добавляя остроты ощущениям.

Око за око!

Вообще Макс не боится щекотки. Но я знаю его слабое место. Завожу руки за его шею, и у самой кромки волос веду двумя пальцами наинежнейшим образом.

Свобода тут же обретена.

– Я тебе это припомню! – слышу вслед, когда уже пробегаю мимо лестницы, и до моей комнаты остался всего метр.

И вот я внутри. Закрываю за собой дверь. И замираю.

Я стою так несколько минут.

Наверное, жду, что он придёт за мной. Хотя было очевидно, что мою проделку он припомнит уже точно не в ближайшее время.

Даже скорее это было сказано так, для затравки. Чтобы приятным штрихом закончить наш последний диалог.

Крайний.

Иду к окну. Вдалеке мерцает гроза. Отступающая. А может быть очередная надвигающаяся. В любом случае, искать героя, который спасёт меня, я больше сегодня не пойду. Мой герой уже найден. Только вот…

К чёрту!

Забираюсь под одеяло прямо в платье, укрываюсь с головой, оставив только нос снаружи. И заставляю себя пересчитывать розовых овечек, пока не усну.

Это было в последний раз.

Затем меня разбудил стук в дверь. Навязчивый, и одновременно осторожный.

Я встала. И интуитивно почувствовала, что не хочу открывать.

Просто стояла и слушала, как отстукивают последние секунды моей прежней жизни.

И всё‑таки открыла.

На пороге стоял Лёшка. А лицо у него было такое испуганное, что ему вовсе и не надо было говорить:

– Дашка. Это пиздец.

 

4. Даша. Сегодня

 

У Татьяны Георгиевны нездоровый вид, и меня это раздражает.

Нет, я не боюсь, что она заразит ребёнка. Просто у меня сегодня много планов, и я не хочу всё отменять из‑за того, что няня заболела.

– Дарья Васильевна, я неважно себя чувствую, – женщина, которая заменяет моему ребёнку мать, виновато опускает глаза. – Не дай бог Ванечку заразить.

– Глупости. У него хороший иммунитет. Он на грудном вскармливании. А вот нарушение привычного графика скажется на нём куда хуже, чем Ваш пустяковый ОРВИ.

Татьяна Георгиевна не может скрыть… нет, это не осуждение. Такое чувство, что она не верит своим ушам.

Странно, неужели со мной до сих пор не всё ясно?

Я. Его. Не. Люблю.

Ване два с половиной месяца. И за всё это время я ни разу не укладывала сына спать. Не кормила сама. И понятия не имею, что с ним делать, когда он плачет.

Обо всём этом ей прекрасно известно.

Я вынашивала. Родила. И сцеживаю молоко для того, чтобы он пил его из бутылочки.

Поворачиваюсь к зеркалу. Несколько секунд разглядываю разноцветные ореховые бусины и бутоны из апельсиновой кожуры на трюмо.

Жанна сама сделала этот изумительный набор украшений, и прислала мне его из США. Там эко‑бижутерия востребована. Здесь над этим ещё работать и работать.

– Я обычно недолго болею. Мне всего один день отлежаться, и завтра уже наверняка смогу вернуться к вам, – Татьяна Георгиевна не теряет надежды пофилонить.

Интересно, почему Жанна по‑прежнему дружит со мной? Я продалась. Предала идею. Отреклась от своего мировоззрения. И это очевидно из моего аккаунта.