LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Заставь меня развестись

10.

 

Встречаться с Игнатовой после всего, что со мной произошло вчера, было одной из моих самых глупых затей. Во‑первых, мне требовалось поговорить с братом, которого я так и не застала, вернувшись домой. А он, к моему глубокому огорчению, по просьбе папы уехал домой, чтобы помогать тому разбирать накопившейся хлам в гараже. Если бы я своими глазами этот гараж не видела, а ушами не слышала, как отец несколько недель собирался до него добраться, то решила бы, что Олег просто сбежал. Во‑вторых… Нет никаких вторых. Сдуру я рассказала подруге о своем муже‑попутчике, и теперь мне придется в подробностях расписывать детали нашей с ним короткой поездки.

Разговаривать о Никите даже хуже, чем думать о нем. Поэтому я и пыталась перенести встречу с Идой, но, если Игнатова завелась, ее никакой столб не остановит.

И еще мне не давало покоя то, что я начинаю сомневаться в поступках своих родных. Конечно, я понимаю, что все хотят меня защитить и предостеречь от возможных ошибок. Но сам факт того, что они делают это за моей спиной, жутко напрягал.

Была бы возможность, я бы собрала всех в одном месте и потребовала бы объяснений, но кто расскажет правду?

– А я всегда говорила, что твой Олежек с гнильцой, – фыркает Ида, демонстративно сморщив нос. – Не удивлюсь, если у него под подушкой есть кукла вуду с такими же голубыми глазами, как и у тебя. Он же вечно делал тебе пакости, а тут вдруг стал примерным братом. Странно все это.

– Нормальный он. Да и мы переросли уже тот возраст, когда дрались, ругались, а потом он бежал жаловаться родителям. Просто я не понимаю, зачем ему надо было звонить Чернову.

– Ну, знаешь… Твой муженек – козел, конечно, но грех ему не позвонить. Не будь ты моей подругой, то я…

Знаю я, что она бы сделала. Там для всех парней одна схема, которую мы с Кристиной слушали тысячу раз.

– Ида!

– Да шучу я, – допивая капучино, Игнатова томно вздыхает. – Надо же хоть как‑то тебя расшевелить. Может, по коктейльчику?

– В десять утра? Не рановато?

– У меня последний выходной, хочу выжать из него все, что только в моих силах. Да и тебе расслабиться не помешает. Уверена, после встречи с Черновым ты всю ночь не спала.

– Ошибаешься, – бурчу в ответ, переключая все свое внимание на черничный латте.

Как так получилось, что все вокруг знают меня лучше, чем я сама себя знаю? Взять ту же Иду. Подруге стоит только посмотреть на меня, чтобы понять, о чем я думаю. Она и сейчас права. Конечно, я не спала всю ночь. Да и как уснуть с кашей в голове? Несколько раз пробовала, и ничего не получилось. Меня оправдывает только то, что в мыслях был не один Чернов. Там была вся моя жизнь.

– А что он насчет развода сказал? – продолжает допытываться Ида, будто по телефону я ей ничего не рассказывала. Что изменится, если я еще раз ей все расскажу? Я только злее стану. Ведь опять получается, что от меня ничего не зависит.

Но если я начну срываться на близких людях, то в конечном счете останусь одна.

– Просил тебе передать, что даже при разводе ты мой костюм никогда не получишь.

– Очень смешно, Мира. Прям обхохочешься. Я тут за судьбу подруги переживаю, а она…

А ей почему‑то больше не хочется, чтобы за ее судьбу переживали.

Сколько можно?

 

После съеденного чизкейка и часа разговора я все‑таки прощаюсь с Игнатовой, подбросив подругу до ее дома. Хорошо, что у меня получилось вывести ее из кафе. После темы моего развода мы резко переключились на обсуждение неудачного свидания подруги. Судя по ее злым комментариям, мы бы и к ночи не закончили обсуждать хамоватого байкера, от которого Ида с трудом сбежала. В какой‑то момент мне и правда показалось, что поступок Чернова – это мелкий пустяк по сравнению с тем, что каждый день происходит в жизни Игнатовой. Вот там драма никогда не заканчивается.

Уже сидя в машине, веселая Ида, которая все‑таки добралась до винной карты, сказала, что в понедельник меня ждут на собеседование. Это уже хорошо! В моей жизни начинаются хоть какие‑то изменения в лучшую сторону. Осталось подождать три дня, и эти изменения вступят в законную силу.

А сразу после я займусь другим важным делом.

Посреди дороги вдруг понимаю, что свернула не там, где должна была. Притормозив на перекрестке, разворачиваюсь, а потом все‑таки паркуюсь на свободном месте. Еще месяц назад я шла по этой улице в сторону дома и даже не догадывалась, что совсем скоро это место станет мне чужим.

Хочется в который раз прикусить губу и заныть, но вместо этого я хватаю сумку и выхожу из машины.

Если я здесь больше не живу, это не значит, что я должна объезжать стороной эту улицу. Тем более тут не только Чернов живет. Еще Кристина в соседнем доме.

Кажется, мне нельзя оставаться наедине с собой. Может быть, поэтому я никогда и не была одна? Всегда рядом был кто‑то. Родители, подруги, знакомые, Никита.

Одна – никогда.

Заходя в продуктовый магазин, улыбаюсь, когда на входе меня узнает охранник и, как обычно, кивает в знак приветствия.

Хоть что‑то в этой жизни не меняется.

Набрав полную корзину продуктов, зная, что холодильник, кроме меня, никто не наполнит, двигаюсь в сторону кассы, когда боковым зрением вижу знакомый силуэт.

В груди что‑то взрывается, когда Кристина разворачивается ко мне лицом и начинает медленно опускать в корзину ее любимое печенье.

Улыбка сначала появляется на ее лице, а затем меркнет, в глазах же читается недоумение.

 

11.

 

В груди что‑то давит, когда я смотрю на подругу, которую не видела больше месяца. Все та же Кристина Чернова – эффектная блондинка с розовыми прядями волос около лица. Как обычно, выглядит на все двести процентов. В нос ударяет приятный запах ее духов. Вроде за месяц не изменилось ничего, ну, кроме того, что сейчас мне некомфортно находиться рядом с ней. С одной стороны, хочется ее обнять, а с другой, боюсь, что меня на подходе уже взглядом заморозят.

Может, уйти? Мы не общались последнее время. Нам и сейчас необязательно даже кивать друг другу в знак приветствия. Мы можем сделать вид, что незнакомы, и разойтись по разным сторонам. Подумаешь, столкнулись в магазине. Уверена, еще не раз пересечемся, живя в одном городе.

– Привет, – осторожно говорю я, когда молчание слишком затянулось.

TOC