Женатик
С рыком толкнул красотку назад. Майя растянулась поперек стола, по‑прежнему обнимая меня за бедра. Я немедленно задрал ее майку и чуть не кончил в штаны, вобрав в рот нежный сосок. Поиграл с розовой горошиной языком, глядя на Майю снизу верх. Она едва не рвала волосы на голове от наслаждения.
Сладкая, чувствительная. Кровь с молоком!
Подцепил большими пальцами обтягивающие джинсы по бокам и резко притянул Майю к своему дымящемуся под брюками члену. Вслепую нащупал железную пуговицу и со всей дури дернул за собачку застежки‑молнии.
Тише, тише, Суворов. Поспокойнее.
Мне даже в голову не приходила из‑за всей этой беспредельной мыслительной анархии, что Майя‑то, может, еще и девственница…
МАЙЯ
Впервые меня довели до абсолютного помутнения рассудка.
Впервые тому виной стал мужчина.
Властный, ярый, бородатый. Огромный, как скала. Твердый, как мрамор. Пылкий, горячий и опасный, как пламя. И… почти женатый.
Чужой. Не мой.
Угораздило же меня сигануть прямиком в этот вулкан страстей.
Когда Суворов вдруг подорвался с места и поцеловал меня, я выпала из реального мира. Не верила, что он касался ненасытными губами моих.
А потом резко захлестнуло волной возбужденности и мощным течением унесло в беспросветные воды испорченности. Я не удержалась и ответила Давиду Дмитриевичу. На поцелуй и на все… остальное, что он вытворял своим языком, шершавыми ладонями.
Вытянул с потаенных глубин на поверхность мою тьму, сломал рамки приличия и запер под замок самообладание.
Один из нас заразил другого безумием. Но кто был подвержен ему первым? Я или Суворов?
Благовоспитанная отличница‑зубрилка Майя Гребцова исчезла, уступив место своей коварной второй стороне личности – прячущейся, терпеливо ждавшей своего звездного часа.
Когда настанет черед, и у руля вновь встанет ответственная Майя, я задохнусь от чувства вины.
Вне всяких сомнений.
Но до тех пор…
Здесь и сейчас, рядом с объектом своих сексуальных фантазий, я отреклась от рассудительности, пустившись во все тяжкие.
Позволять чужому жениху ласкать свою грудь – не повод для гордости. И отказаться от него равносильно преступлению… Против собственного тела, содрогающегося в сладкой истоме.
Я с радостью готова зайти с ним дальше. Точка невозврата была пройдена, когда Суворов стянул с меня джинсы и подобрался к нижнему белью.
До него еще ни один парень не видел меня такой… Уязвимой, с горящими от возбуждения глазами.
До его появления в моей жизни грязные эротические мысли всегда пресекались, не получая развития. Продолжали волновать мое естество, но не покидая чертогов разума.
До него я существовала со смирением, что вполне возможно умру старой девой в окружении котов, пожертвовав личной жизнью во благо саморазвития.
Заметив, как Давид Дмитриевич вдруг замялся, прежде чем спустить до коленей вслед за джинсами мои трусики, я приподнялась на локтях.
– Все хорошо?
– Ты девственница, Майя?
Ох… это же не станет проблемой?
Я сдула с лица темный локон и застенчиво кивнула.
Суворов обронил парочку скверных слов и оперся о край стола, поставив руки по обе стороны от моих бедер. Склонил низко голову, прямо над моим сокровенным местечком. Под трусиками ужасно запекло кожу.
– Я… Твоим первым мужчиной должен быть не я.
Не вовремя пробудившаяся совесть в Суворове спровоцировала у меня ироническую усмешку.
– Серьезно?!
Мы почти занялись сексом!
По крайней мере, ртами точно.
Я заерзала, пытаясь принять сидячее положение. Но блондин не шевелился, поэтому я стукнулась подбородком о его макушку, совершив резкое движение.
– Ай!.. – взялась за ушибленную часть лица и страдальчески выдохнула.
После его отказа у меня пропало всякое желание находиться здесь дальше.
Во‑первых, непередаваемо стыдно. Во‑вторых, обидно, черт возьми.
И вообще, я вспомнила, как Суворов уволил меня совсем недавно, ведь перед этим я разбила баснословно дорогой чайный сервиз…
Все складывалось не в нашу пользу.
Но как быть? Я нуждалась в этой щедро оплачиваемой работе.
– Простите, – взволнованно опустив майку на выставленную напоказ грудь, пробормотала я. – За беспорядок в коридоре…
Суворов медленно поднял голову. Выпрямился и сделал шаг назад. Внезапно обрел отчужденный вид, словно не собирался взять меня прямо на своем рабочем столе минуту назад.
Я плотно стиснула зубы и спрыгнула с гладкой деревянной поверхности. Подтянула к талии джинсы и пригладила растрепавшиеся волосы. Как назло они электризовались.
Наконец, Давид Дмитриевич начал приходить в себя. Заправил в брюки рубашку и застегнул ее на все пуговицы. Провел ладонью по жесткой лохматой бороде и принялся поднимать с пола разбросанные вещи, которые оказались там по вине его нетерпеливости. Я наблюдала за его молчаливыми передвижениями, стоя в сторонке.
Закончив с вихревой уборкой, мой пока‑что‑босс плюхнулся в кожаное кресло и плеснул в пустой бокал коричневую жидкость.
– О том, что здесь произошло, никому не слова, – отдал указ безэмоциональным тоном и залпом осушил содержимое стеклянной емкости.
Я поморщилась.
На мне висела табличка с надписью: «Идиотка, которая будет трезвонить во всеуслышание о чем‑то настолько непотребном и порочащем собственную репутацию»?
Суворов снизошел‑таки до того, чтобы посмотреть мне в глаза.
