Жестокие игры в любовь
Юрий Борисович, сорокалетний физик, которого ученики за сварливый, желчный и зловредный характер прозвали Ящером, неожиданно для всего класса не стал язвить по своему обыкновению, а вполне благодушно повторил вопрос:
– Напомните нам, Микаэла, формулу, по которой вычисляем среднее значение мощности переменного тока.
Она на мгновение замешкалась, пытаясь вспомнить домашний параграф. Обычно Юрий Борисович тут же начинал раздражаться, считая, что все, как и он, обязаны знать физику наизусть. А сейчас терпеливо ждал. Похоже, даже готов был ей подсказать, но Мика и сама сообразила:
– Сила тока во второй степени умножить на сопротивление.
Юрий Борисович одобрительно кивал каждому её слову, а под конец и вовсе расщедрился на похвалу.
После урока даже подшучивали, что Ящер повёлся на красивые глазки новенькой.
Седьмым уроком была алгебра. Проходили степенные функции. Мика, как прирождённый гуманитарий, математику брала исключительно измором. Вот и сегодня после объяснений учителя у неё осталась уйма вопросов: почему функция ограничена сверху, а не снизу. Откуда бертся значение и как получить производную. Поскольку урок был последний, математичка согласилась задержаться и разобрать с ней то, что она недопоняла.
В раздевалку Мика спустилась, когда в школе никого из класса уже давно не осталось. Ну, так она думала. Взяла плащ, на ходу накинула, пересекла вестибюль. Но перед самыми дверями, ведущими на улицу, она на миг приостановилась, чтобы застегнуть пуговицы и завязать пояс у плаща, и услышала знакомые голоса. Это просто дежавю какое‑то.
Там, на школьном крыльце разговаривали двое – Колесников и Соня. Точнее, спорили, даже ссорились. А она, получалось, снова их подслушивала, пусть и ненароком. Прямо ирония какая‑то…
– Да я серьёзно не пойму, что такого‑то? Чего ты с самого утра бесишься?
– То есть ты реально не понимаешь, да? Мы вроде как встречаемся, нет?
– Ну.
– Что ну?!
– Ну встречаемся.
– Тогда какого хрена…?! – резко повысила голос Соня. – По‑твоему, это нормально – то, что ты пошёл к своей бывшей в гости? Без меня причём!
– Тебе тоже хотелось пойти к моей бывшей?
– Несмешно!
– Да хватит тебе заводиться. Вера же там не одна была.
– Да! Не одна! Там же ещё была новенькая!
– А она здесь при чём?
Мика уже собиралась выйти на улицу, даже приготовилась пройти мимо этой парочки так, словно их там нет, но тут сразу застыла… О ней же говорили – очень хотелось про себя послушать.
– А по‑моему, это‑то как раз и при чём! И к Тише ты потащился из‑за неё. И вообще с того дня, как она пришла в наш класс, ты постоянно на неё пялишься! Все глаза уже смозолил. Что я не вижу, что ли?
– И что с того? На кого хочу – на того смотрю.
– О, даже так? – Соня уже срывалась на крик.
– Слушай, ну хватит мне мозг выносить по всякой ерунде.
– Ерунде? Хочешь сказать, что она тебе не нравится?
Мика застыла в ожидании, даже дыхание затаила. Но он почему‑то не отвечал. Почему?
Чёрт, как же нехорошо всё это. Особенно, что она вот так подслушивает, аж самой от себя противно.
Она уже потянулась к ручке, как дверь вдруг резко распахнулась.
– Всё мне ясно, – расстроенно и зло выпалила Соня и шагнула через порог.
Мика от неожиданности отпрянула, но они всё равно столкнулись – в тесном тамбуре места для маневров не было.
– А! Куда прё… – прикрикнула Соня, но осеклась, а затем зашипела: – Ты! Ты подслушивала!
Боже, какой конфуз! Мика почувствовала, что стремительно и густо краснеет. И не придумала ничего лучше, как молча пройти мимо неё и мимо Колесникова с каменным выражением лица.
Позже сама себе удивлялась, где только выдержку нашла – продефилировать как будто так и надо, не обращать внимания на Сонины слова ей вслед, на изумлённый взгляд Колесникова, на жгучий стыд, от которого, казалось, стало нечем дышать. Хорошо хоть они не знают, что это не первый раз…
Но всё же, почему он тогда не ответил на вопрос Сони? Почему промолчал?
12
Соню Рогозину в классе не любили. Кто‑то из девчонок говорил, что в ней гонора – хоть продавай. Кто‑то считал первостатейной стервой. Кто‑то припоминал давние обиды. Вера Тихонова так вообще её на дух не переносила. И когда на следующий день Колесников отсел от Сони, в классе стали злорадно перешёптываться.
Впрочем, Рогозина тоже умела держать лицо, и если б Мика не подслушала их разговор накануне, то решила бы, что оба разбежались с обоюдного согласия, не заморачиваясь. Наигрались и расстались.
Может, у Колесникова так оно и было. Их разрыв ничуть не омрачил его настроения. Перекочевав на заднюю парту соседнего ряда, он только и делал, что пялился на Мику. Каждый раз, стоило обернуться, она ловила на себе его взгляд, тягучий, обволакивающий. Он не смущался, не отводил глаза – это она смущалась от пристального до неприличия внимания и сразу отворачивалась.
Эти его взгляды преследовали, нервировали, вгоняли в краску, мешали сосредоточиться на занятиях. От них частило сердце, а на губы то и дело норовила наползти беспричинная и глупая улыбка. Даже Лёша заметил:
– У тебя сегодня хорошее настроение?
– Да, – улыбнулась она.
– С чего вдруг?
– Просто так.
Правда, когда на перемене Света Скороходова со смехом рассказала девчонкам, что видела, как Соня рыдала, в груди закопошилось смутное чувство вины. И как она ни говорила себе, что ни в чём не виновата, как ни убеждала собственную совесть, что ничего такого не делала, чтобы эти двое расстались, это чувство всё равно неприятно свербело внутри.
– Разве это смешно, когда другим плохо? – нахмурилась Мика.
– Ой да ладно тебе, ты просто Рогозину не знаешь. Окажись ты на её месте, она бы в лицо тебе хохотала, – сказала Вера Тихонова. – И вообще, мой тебе совет: поостерегись. От неё что угодно можно ждать.
Мике хотелось возразить: она‑то здесь при чём? Она с их ненаглядным Колесниковым за всё время хорошо если парой фраз обменялась. Но не стала. Чего уж кривить душой, если вон и сама вину чувствует?
