Жестокие игры в любовь

Бабушка, поджав губы, ушла, но Мика понимала – недалеко и ненадолго.

– Ну… пока, – с чуть грустной улыбкой сказала она. Не хотелось уходить…

Колесников отлепился от стены, встал напротив и опять сделался такой серьёзный, что Мика занервничала. Казалось, вот сейчас точно что‑то будет. Ведь он так смотрит, словно хочет сказать что‑то очень важное. Она даже дыхание затаила, боясь спугнуть это важное.

Он обвёл взглядом её лицо, приоткрыл губы, но в этот самый миг на первом этаже кто‑то тоже вышел на площадку, и почти одновременно с этим хлопнула подъездная дверь.

– Здрасьте, – донёсся снизу голос Лёши Ивлева.

– Здравствуй, здравствуй, Алёшенька, – кряхтя, поздоровалась соседка. – Как жизнь молодая?

– Да так, потихоньку, – ответил ей Лёша.

– Это у нас, у стариков, потихоньку, а у вас, у молодёжи, должна бурлить, – соседка засмеялась и тут же закашлялась.

Колесников отвлёкся на шум, посмотрел на лестницу. В его взгляде на мгновение промелькнула досада, но почти сразу глаза полыхнули каким‑то шальным азартом. Он наклонился к ней совсем близко так, что она почувствовала кожей его тёплое дыхание.

– Слушай, а давай с тобой куда‑нибудь сходим? Ну, там в кино, в кафе или просто погуляем? Обещаю, вести себя прилично.

Мика тихо засмеялась.

– Значит, договорились?

– А когда?

– Завтра у нас суббота? Завтра сразу после школы я отцу в гараже помогаю, обещал уже пойти с ним… Провозимся, скорее всего, допоздна. В воскресенье давай? В парке, который рядом со школой, возле памятника Ленину. В пять нормально?

Он снова оглянулся на лестницу, по которой должен был вот‑вот подняться Лёша.

– В общем, договорились: в воскресенье, в пять, у памятника, – торопливо зашептал он, пока ещё не показался Ивлев.

Затем отступил на шаг и уже неотрывно следил за Лёшей. Тот тоже, увидев их, не сводил с него тяжёлого взгляда. Мика чувствовала, что между ними двумя что‑то происходит, какая‑то неявная враждебность. Поссорились, может? Из‑за матча? Ведь ещё утром в школе они вполне себе ладили.

Лёша остановился на площадке рядом с ними. Мрачный, угрюмый. Брови сведены так, что на переносице пролегла поперечная складка. Всё‑таки они, наверное, проиграли, подумала Мика.

– А ты чего здесь? – спросил он его хмуро.

Колесников тоже смотрел на Лёшу и молчал, приподняв уголок рта. И явно не потому, что его впечатлил суровый вид Ивлева. Его молчание казалось каким‑то дразнящим, провокационным или даже насмешливым. Он словно призывал его: ну, давай, покажи, как страшно ты умеешь гневаться, а я понаблюдаю.

Мика чувствовала, как сгущается обстановка, и это ей не нравилось. Это даже страшило.

– Женя вот меня проводил после матча, – сказала она, пытаясь перетянуть на себя внимание Лёши.

– После матча, – фыркнул Лёша. – Так и знал, что ты какую‑нибудь фигню выкинешь. Лучше б вообще не играл, чем так… Для этого ты с поля ушёл?

Не отрывая от него сурового взгляда, Лёша кивнул на Мику.

– По‑нормальному ты не можешь, да?

– По‑нормальному – это как? – насмешливо спросил Колесников. – Так, как велел ты?

– Я – капитан, – раздельно произнёс Лёша и угрожающе двинулся к Колесникову. – И если я сказал остаться, ты должен был остаться, а не уходить…

– Значит, не мог, – пожал плечами Колесников, – замена на то и есть. В чём проблема?

– В том, что тебе и на слова капитана, и на свою команду…

Тут из квартиры снова выглянула бабушка. Сердито осмотрела всех троих и веско изрекла:

– Так, кавалеры, дуэль отложим на потом, а сейчас все по домам.

– Ба, да никто тут не ссорится. Мы просто разговариваем.

– По домам, я сказала. – Для пущей убедительности бабушка встала в позу, скрестив руки на широкой груди.

Первым сдался Колесников.

– До свидания, – улыбнулся он Мике и бабушке. Повернулся к Лёше, показал ему жест виктории. – Адьёс, капитан.

И ушёл. Лёша ему ничего не ответил, только мрачно посмотрел вслед.

– Извините, Анна Михална, – буркнул Лёша и тоже стал подниматься к себе.

– Лёш, ну вы хоть как сыграли? – крикнула ему вдогонку Мика.

– Сорок два – тридцать восемь в нашу пользу, – ответил он, не оглядываясь.

Мика слегка озадачилась: чего же тогда он такой мрачный?

– Поздравляю!

– Спасибо, – донеслось сверху.

Мика пожала плечами и вошла вслед за бабушкой в квартиру. С порога её окутали запахи борща и свежей сдобы. Сразу захотелось есть, аж желудок подвело.

– Ты поосторожнее, – сказала бабушка чуть позже, за ужином. – Нашла тоже забаву – вертеть двумя. Имей в виду, ничем хорошим это обычно не заканчивается.

Мика замерла с ложкой у рта, сморгнула, удивленно воззрившись на бабушку.

– Ба, ты что? Я никем не верчу! Лёша мне друг. Просто друг. А Женя… одноклассник.

– Ну‑ну, – хмыкнула бабушка, но развивать тему не стала.

И всё же, несмотря на удар баскетбольным мячом, на приставания странного мужика, на Лёшино недовольство и нелепые бабушкины подозрения, настроение у Мики было прекрасным. Даже сердце, казалось, не просто стучало в груди, а отбивало какой‑то бравурный ритм. Хотелось кружиться по комнате и смяться. Но бабушка бы не поняла, она и так на неё весь вечер косилась.

Мика ушла в свой угол за шкафом, растянулась там на раскладушке с книгой… но спустя время поймала себя на том, что лежит просто так и беспричинно улыбается, что не прочла ни строчки, что в мыслях до сих пор прокручивает сегодняшний вечер, кадр за кадром, отбрасывая лишнее и дополняя кое‑какими штрихами.

В своём воображении она ничуть не тушевалась перед Колесниковым. И не молчала неловко, пряча глаза. Она себе такие остроумные реплики придумала – даже жалко было, что на самом деле он их не слышал.

 

18

 

Когда эйфория, дурманящая мозг, схлынула, в голову назойливо полезли всякие мысли. Ещё хуже, чем накануне, когда она терзалась из‑за соревнований.