Живым не дамся смерти 1/2

Итак кульминационно оно для всех, кто это требование потерпевшего слышал, звучит, что не почувствовать, как оно отдалось на одном из зубов в своей челюсти (на том, который всё последнее время не даёт покоя и требует, и требует для себя жёсткого внимания; а такие всегда есть, сладкоежки чёртовы), просто невозможно, и ты невольно за него ментально хватаешься, пытаясь заодно языком пригладить его и загладить свою перед ним вину и эту новую возникшую в нём нервность. Он ведь точно начал подозревать, к чему в итоге его готовят во время посещения одного медицинского центра, только с твоих слов по оказанию медицинской помощи так разболевшемуся зубу.

И за всем этим одёргиванием на себя и на собственные насущности, Илья, кто находился в числе тех людей, кто стал свидетелем всего происходящего в зале суда (каким образом он там оказался, лучше не спрашивайте, он и сам толком не знает, глядя на всё вокруг в пол сонного глаза), на некоторое время отвлёкся от всего важного и происходящего со стороны судебной коллегии и мест для свидетельских и другого рода показаний, и это всё привело к тому, что он упустил тот момент, когда заседание вдруг решило на всём этом завершиться, а он, захваченный врасплох потоком движения людей на выход, коих оказалось на удивление не мало, со своими блуждающими и последственными мыслями оказался в гуще этого движения, не соображая, как он здесь оказался. И само собой Илья, как и всякий человек, чтобы окончательно не затеряться и не потеряться в этом бурном и столь разношёрстном потоке людей, принялся искать для себя хоть какие‑то ориентиры.

Ну а что это могут быть ориентиры, то он и сам не знает, крутя свою голову по сторонам, подвергая себя тем самым другой опасности – споткнуться на ступеньке лестницы, на которую он вслед за всеми вступил и организовать тем самым уже селевой поток, с выносом всего, что на его пути встанет. А пока что на его и пути людей в этом бурном потоке встаёт проходная арка, с двумя проходами в неё, со своим кардинальным выбором выхода для себя не только отсюда, а приведи тебя туда, куда не дай боже и юриспруденция привести, которая здесь определяет закономерность и правомерность выбранных тобой путей и дорог. И что самое для тебя здесь сложное, то этот выбор нужно сделать быстро, на ходу и с давлением на тебя всего этого людского потока вокруг, если его рассматривать фигурально, то являющимся общеустановленной нормой взглядов общества на поступки людей. Где такие‑то считаются моральными и нравственными, а вот такие‑то поступки просто недопустимы и только до греха тебя доведут.

Ну а человек такая свободная личность, а, по другому мнению, скотина, что всегда хочет идти вопреки общему мнению, чтобы значит, выделиться и обозначить свою индивидуальность и автономию права. И Илье, как вот такой свободной личности или ослу, как субъектности скотского значения по определению категорически с ним не согласных людей, которые от своего бессилия и награждают других людей вот такого рода клише (обзываются, в общем), не хочет плыть по течению, и ему хочется самому делать выбор своего дальнейшего пути, хоть и из такого скудного предложения, которые предполагают и несут собой эти два прохода в арку.

И Илья даже уверен в том, что эти два пути ведут к одному и тому же месту, а разница в них заключается лишь в направлении осуществляемого по ним движения. Один проход работает на выход, а другой на вход. Ну а то, что человек использует оба эти прохода только на реверс, на выход, то ответ на этот вопрос лежит во внутренней организации жизни человека, никогда не ищущего для себя сложных путей, как бы он не говорил обратного. И он, чтобы ускорить свой выход из здания суда, взял и выбрал для себя путь, который ближе к нему и менее толкотливый. И в общем, жизнь своей вот такой реализацией на свои открытия, ещё больше сбивает философский настрой Ильи, решившего в ней покопаться на основании своих впечатлений, вынесенных из зала суда. Где он столкнулся с вопросами осмысления жизни, через которые человек ищет себя, а реалии жизни всё это пытаются в тебе разбить, всё переводя в такие упрощения.

И Илье приходится не просто приспосабливаться к тому, что ему жизнью предлагается, а он всё же пытается к этому ко всему приноровится, по‑своему осмысляя эти два предлагаемых ему зданием суда выхода. Под которые он подводит вариационность выбора поставленного перед ним в зале суда вопроса: «Есть ли смысл в жизни?». Который может только с поверхностного взгляда очень далеко стоять от рассматриваемого в зале суда дела, где всё‑таки решался вопрос справедливости, а не такие высокие материи, которые рассматриваются при самых отягощающихся обстоятельствах преступления против личности и где человеку преступившему всякого моральное право на своё существование даётся пожизненное право на осмысление для себя этого вопроса.

Но такое уж человек создание, всегда упреждающее собой мироздание и его предложения на свершения акта возмездия человеку за его предпосылки быть таким самим собой, каким он недостижимым в реальности образом видит себя, и Илья глобально на всё смотрит и ставит такие же вопросы. Где вариантами ответов на этот его вопрос обозначены эти два выхода.

«Смысла в жизни нет и тогда какой смысл жить?», – через вот такой вопрос обозначен был в свой ответ Ильёй один из этих, лежащих перед ним коридорных проходов.

«Смысл в жизни есть, и тогда что, нас ждёт тупик предопределённости поиска этого смысла?», – ещё более не устраивающим суть Ильи вопросом определён им второй проход в новый тупик сознания. И выбор, перед которым на своём полном ходу встал Илья, более чем сложен, если они оба его не устраивают. И тут до остановки и своего сбития с ног напирающими сзади людьми совсем рядом.

Но на этот раз Илья вовремя сообразил собраться и посмотреть себе под ноги, в ещё одну сторону, несущую для него опасность восприятия этого мира, а когда он обратно поднял голову, то вот он и ориентир, который ему позволит, как минимум, на юридической стезе дороги не оступиться. И этим ориентиром, как уже можно было предположительно догадаться, был тот самый адвокат потерпевшего, который вносил в ход рассматриваемого дела достаточно нетривиальные и спорные предложения. Что уже тогда вызвало у Ильи заинтересованность, а сейчас, он оказавшись так от него недалеко, вызвало у него желание к нему более внимательно присмотреться и прислушаться, конечно, раз он проявлял такую деловую хватку, ни на мгновение не оставаясь наедине с самим собой и через телефонную трубку ведя кого‑то ещё по его малознакомой с юридическими аспектами и казусами жизни тропке.

– На что тебе дано сердце? – с долей недоумения вопрошает в телефон адвокат по жизни. – Да, всё верно, не для одной только перегонки крови по организму, а для нечто такого, что тебя и отличает от животного. Сердце – это не только насос, но и аккумулирующее твоё жизненное значение средство. Вот и используй его по назначению. Ты прежде всего человек, а не скот. – На этом адвокат ставит точку в разговоре со своим абонентом, выключив телефон и приостановившись на лестничной площадке, чтобы обдумать некоторые волнующие, а скорее интересующие его моменты, вынудив тем самым Илью сбиться со своего хода и отступить к стенке, чтобы с ней слиться глупо и пропустить мимо себя поток людей.

И у Ильи всё получилось из задуманного, правда, не без на то участия адвоката, кто из‑за своей повышенной занятости жизнью своих клиентов, никого не замечал вокруг, и Илье можно было особо не беспокоиться за то, что у адвоката возникнут к нему вопросы по факту такой его навязчивости поведения. – Мол, гражданин, вы меня так и вынуждаете своей настырностью хода за мной применить против вас параграф такой‑то кодекса человеческой неприкосновенности и права на личную жизнь, и на время переквалифицировать вас в ответчики по делу о прикосновенности и преследования личности. И единственное, что меня пока что останавливает на этом пути, то это моё огромное человеколюбие и снисхождение к человеческой природе глупости, ну и моё нежелание идти вопреки моей природе защитника, становясь обвинителем. – С вот такой претензией мог запросто выступить в сторону Ильи адвокат. Но не выступил из‑за вновь поступившего звонка на его телефон, заставившего его погрузиться в проблему другого своего клиента, взятого сразу в оборот адвокатом.