311. Повесть
– Ну, как всё. Всё, да не всё. Дети, что у крыльца школьного отирались, номер‑то запомнили. И сообщили кому надо. Но… видишь ли… не было такого зарегистрированного номера. Он даже, сука, стандартам тогдашним не соответствовал ни хрена.
– Но ведь у автомобиля могут быть какие‑то… как это у вас называется… – Илья щёлкнул пару раз пальцами. – … особые приметы – вот!
– Хе‑хе, – усмехнулся хозяин. – А ты смышлёный! Да, были особые приметы. Была. Одна. С того боку, что на школьное крыльцо смотрел, хорошая такая длинная отметина красовалась – почти во всю длину кузова. На саблю похожа.
– И что, неужто не сумели найти ту машину?
– Не, не сумели.
– ?
– Зря смеёшься. Проработку основательную организовали. И по городу, и по области, и по соседним. Никто – НИКТО! – такой машины не видал. И номеров таких не видал. И как она въезжала в триста одиннадцатый квартал. И как она хоть где‑нибудь из него выезжала.
– Да не может такого быть…
– Знаю, знаю, что не может. Но мы тогда на совесть работали. И сработали тоже на совесть – хоть оно и принято говорить, что менты козлы. Всё проверили. Всё, что только можно. Единственное место, где ту «буханку» видали, – школьное крыльцо. Больше нигде.
– Так может, она из квартала и не выезжала…
– Может. Но на квартале мы тогда основательней всего шерстили. – Дядь Володя затянулся, выпустил дым Илье в лицо и вкрадчиво отчеканил: – Никто. Никогда. Больше. Не видел. Ту. Машину.
С самодовольным видом он откинулся на табуретке – будто бы в кресле перед камином.
– В общем, мораль сей басни такова: не надо хулиганить, – резюмировал заплетающимся языком Илья.
– Твоя правда, – согласился Владимир Сергеич и ткнул в нового таракана тлеющим окурком.
Зашипело. Насекомое затрепыхалось.
Тык. Сгорели усики.
Тык. Подпалило лапки.
Тык. Почернела хитиновая спинка.
– А ещё нужно слушаться взрослых, когда они тебе говорят дверь никому не открывать, – сказал он, задумчиво глядя на покалеченного таракана – тот на единственной уцелевшей лапке всё ещё пытался уползти.
– Ну‑ка? – Илья предвкушал новую увлекательную небылицу.
– Вот тебе мама в детстве говорила, что нельзя незнакомцам дверь открывать, когда дома один?
Илья задумался, почесал подбородок.
– Не помню такого. У нас двор дружный был, мы даже двери не всегда запирали. И ключ запасной под коврик прятали.
– А тут не так. Квартал тридцать с гаком лет назад построили – и уже с тех пор родители детям говорили: остаёшься, мол, дома один – никогда не открывай дверь; у нас ключи есть – мы сами откроем; будут звонить‑стучать – даже не подходи, сиди тихо. Откуда оно пошло – никто не знает. Вот, к примеру, какая история приключилась что‑то лет пять‑шесть назад.
Никому не открывай!
Стояла снежная, трескучая зима. Крыши, деревья, тротуары – всё покрылось хрустящей голубоватой корочкой. Румяное морозное солнце било в глаза. Детишки ходили в школу, а после смены и по выходным резвились на горке в овраге под мостом – скатывались на санках, покрышках, играли в снежки, лепили крепости.
Кроме Витеньки.
Первоклассник Витенька часто болел.
Был он, справедливости ради сказать, не совсем первоклассник. В «нулёвке». Это что‑то вроде самой старшей группы детсада, но уже с полной учебной программой первого класса школы.
Жил Витенька в нашем доме, в соседнем подъезде. Ходил в «нулёвку» вот в этот самый садик, что напротив. Болел он, как я уже говорил, часто и сильно. То острое отравление, то краснуха с температурой под сорок, то ещё какая напасть.
Так и в тот раз приключилось. Отец на работу ушёл, братика в ясельную группу отвели, мама на кухне да по хозяйству занималась. А Витенька температурил, сидел укутанный в сорок одёжек у окошка. Смотрел в окна напротив, как его класс учится письму, чтению, арифметике. Как Галина Игоревна по‑птичьи размахивает руками у доски, бойко строчит мелом, что‑то объясняет, ходит вдоль рядов. Витенька даже будто бы интонации её улавливал.
В полдень мама сказала Витеньке: «Сынок, я в аптеку. Бегом, туда и обратно, – и добавила, как всегда: – Никому не открывай!» Сын, хоть уже по статусу и школьник, дома один оставаться побаивался. Если мамы дольше часа не было, его одолевали мысли, что с ней случилось плохое.
Ох уж эта чернуха, что по ящику крутят день и ночь! Вся эта «Криминальная Россия» и прочее. Конечно, ребёнок насмотрится – будет бояться. Да и что у нас щас везде обсуждают? Убийства, изнасилования, грабежи, наркотики, продажу людей на органы… Ельцина пьяного опять же. Демократов.
Мерзость, кругом мерзость! Раньше хоть свободы и не было, зато порядок. А на кой чёрт она нужна эта свобода, если народ ею распорядиться толком не может, а?..
Ну ладно, эт я в лирику ударился.
Вернёмся к Витеньке.
Остался мальчик дома один. Сел было за уроки. Мама когда младшенького из ясельной группы забирала, забегала в «нулёвку» взять у Галины Игоревны домашнее задание. Чтоб Витенька не филонил. Болезнь болезнью, а учёбу никто не отменял.
Делал‑делал.
Делал.
Так увлёкся, решая задачки по арифметике, что совсем потерял счёт времени.
На окошко уселся толстощёкий‑толстобокий красногрудый снегирь. Стал мальчика разглядывать. Клюнул пару раз в стекло. Витенька отвлёкся от циферок в тетрадке, засмотрелся, как птичка с круглым красным брюшком уморительно вертит головкой.
Ему стало чуть‑чуть грустно. Снегирь, наверное, кушать хотел. Галина Игоревна как‑то раз говорила, что птичкам даже в мороз тепло, если они сытые. И пообещала, что совсем скоро ребята все вместе на уроке труда будут мастерить кормушки. Наверное, тот урок уже прошёл. А Витя заболел и не смастерил для птичек кормушку, не повесил её за окном.
