Агрессор

Далее сделала ставку на людей, которым Громов не платит. Вооружившись всем, чем только можно махать, сигналила и во всё горло вопила: «Спасите!» людям на суднах, что проходили в относительной близости от яхты. Да, на меня реагировали, но не так, как бы хотелось. Все почему‑то думали, что я с ними здороваюсь, в ответ тоже махали, что‑то выкрикивали, а если на соседнем судне компания отдыхала за столом, то вверх поднимали бутылки или бокалы. В общем, и эта идея с грохотом провалилась.

Решив, что спасение утопающих, дело рук самих утопающих, взялась за новую идею, где чужое вмешательство не требовалось, по крайней мере, именно так мне поначалу казалось. Вокруг спасательной лодки я кружила подобно акуле, что нарезает круги возле откормленного тюленя, и так к ней подступалась, и сяк, и с одного боку пыталась поднять и с другого, и под саму лодку залазила. В конце концов, от злости пнула бесполезную вещь и выругалась:

– Как на тебе спасаться, если ты не подъёмная?!

Несолоно хлебавши, вернулась в каюту, присела на край кровати и сгорбилась. Никогда ещё себя такой беспомощной не чувствовала. Руки и ноги не связанные, кляпа во рту нет, а сделать всё равно ничего не могу.

Похоже, первую битву под названием «Ужин» Громов выиграл. Будет у него компания за столом. Можно, конечно, встать в позу и не пойти, да только кому наврежу – исключительно  себе. Глебу‑то что, он на яхте и неделю безболезненно продрейфует, у него в фирме и заместители, и помощники есть, а если я вовремя на съёмочной площадке не появлюсь, заклеймят, как негодную, и потом ни в один проект не пригласят.

Ну, уж нет. Я этой скотине Петру Тимофеевичу вытиснить меня из профессии помогать не собираюсь.

Не планировала к ужину прихорашиваться, оно как‑то само собой получилось. Душ приняла, по причине, что до этого три часа бегала по палубе, хотелось освежиться. Волосы уложила, потому как всё равно фен держала в руках, когда сушилась. Накрасилась по привычке. Ну а когда ты уже при макияже, да при причёске и наряд соответствующий выбираешь. Надела молочный брючный комбинезон и босоножки на высоком каблуке, чтобы Дюймовочкой себя рядом с Глебом не чувствовать, хватит и того, что его масса тела мою раза в два превышает.

Разумеется, опоздала, и не на пятнадцать минут, что в принципе допустимо, а на целых полчаса. Мелкая, но всё же месть.

Ужин Громов организовал на верхней палубе, под навесом и с учётом того, что когда я соизволила присоединиться, мужчина сидел перед полной тарелкой и с аппетитом ел, он успел сделать вывод, что его «гостья» упёрлась рогом и уже не появится.

Под пристальным взглядом Громова подошла к столу, демонстративно покосилась на кресло и кашлянула: «Мол, чего сидишь, давай отодвигай».

Ну а что, затащил силком даму на ужин, приготовься к капризам.

Глеб медленно отложил приборы, тщательно промокнул губы салфеткой, также плавно поднялся на ноги, до меня вышагивал, чуть ли не сутки, и лишь после отодвинул кресло.

– Присаживайся, пожалуйста.

Чуть на автомате не брякнула «Спасибо», но вовремя спохватилась и промолчала.

– Угощайся, – великодушно предложил Глеб, вживаясь в роль кавалера.

– Ой, нет, – отодвинула от себя предназначенную мне тарелку. – Ты человек ненадёжный, способный на всякие гнусности, ещё подсыплешь какую‑нибудь дрянь, и утром я этот день не вспомню. Поголодаю, зато останусь в здравом уме.

На лице Глеба ни один мускул не дрогнул, словно я его не оскорбила, а заметила, какая хорошая сегодня погода, он только едва заметно плечами пожал, сообщая жестом: «Не хочешь, не ешь, дело твоё».

– Ну вот я здесь. Говори, что там тебе от меня нужно. Внимательно слушаю, – поторопила Громова, потому как, вообще‑то, голодная, а тут столько вкусностей и от стола исходит умопомрачительный аромат, скоро живот, даже не заурчит, а заорёт, требуя пропитания.

– Чуть позже. О делах непосредственно во время еды предпочитаю не говорить, но с удовольствием поддержу любую нейтральную беседу. Например, можешь рассказать, как у тебя дела. Слышал, ты собралась замуж. Это так?

Глеб специально от отбивной так аппетитно кусок отрезает, у меня сейчас слюни на колени покапают.

– Устаревшая информация. Жених, как узнал, что мой отец разорился, отменил свадьбу и с вещами за дверь выставил. То есть быстренько бросил.

– Сочувствую, – если я про Никиту сказала чистую правду, то Глеб только что нагло соврал. Ничего подобного он не ощущает и даже не старается сделать вид.

– Лишнее. Тут за меня можно только порадоваться. Зачем мне рядом гнилой человек? Избавилась и слава богу. Знаешь, а я передумала, всё‑таки поем, – заявила я, поднялась на ноги, подошла к Громову и забрала его тарелку. – Себя же ты точно не станешь травить, поэтому всё твоё безопасно. Ты же не против?

– Ну  как бы уже забрала, так что ешь на здоровье.

– Отлично, – вернувшись с добычей на своё место, улыбнулась я и вытянула руку. – И свой бокал мне, будь добр, тоже отдай.

Ничем Громова не пронять, тарелку с едой беспардонно конфисковала, вдогонку ещё и вино затребовала, а у него на лице эмоций как не было, так и нет.

Мужчина покосился на свой бокал с таким же безразличием, как секунду назад на меня смотрел, но поднял его и мне через стол протянул.

Руки у меня не такие длинные, как у Глеба, поэтому чтобы дотянуться, пришлось привстать.

– Спасибо, – на этот раз не удалось вовремя язык прикусить, и Громову всё‑таки досталось от меня вежливое слово.

Передавая бокал, мужчина едва заметно задел мою ладонь подушечкой пальца, что удивительно, но факт, я уже не только в рот кусок мяса положила, но успела переживать и проглотить, а мимолётное касание до сих пор ощущаю на коже, словно ожёг. Если это таким образом во мне эхом отзывается прошлая любовь к Глебу, то её нужно нещадно давить, у него‑то ко мне явно никаких тёплых чувств не осталось, зато злости и желания отомстить наверняка хоть отбавляй.

– Я уже на твой вопрос отвечала, значит, теперь моя очередь спрашивать, – заявила я исключительно ради того, чтобы не сидеть в тишине. –  Ты женат?

– Нет.

Вопреки моей воле, глупое сердце порадовалось и забилось быстрей.

– Встречаешься с кем‑нибудь?

– Если ты имеешь в виду серьёзные отношения с долго идущими планами, то таковых нет.

Ясно,  на самом деле, очень даже у Глеба есть отношения, наверняка целы ворох, только они скоротечные и для него малозначимые, в народе подобные связи именуются – блудом, а мужчин, что их практикуют, называют – кобелями.

Оказывается, услышать, что у твоего мужчины, пусть и бывшего, есть любовницы – сомнительное удовольствие, которое легко роняет настроение до отметки – паршивое. Ещё что‑то спрашивать у Громова резко перехотелось, вдруг опять неприятное скажет. И чем мне тишина не понравилась, нормально же ужинали?