Амулет. Книга 1

– Я принял решение, – обратился вождь к уличенному в убийстве и воровстве. – Мы не будем осуждать тебя на смерть, ибо не имеем права осуждать бога Осириса. За совершенные тобой злодеяния ты приговариваешься к пожизненным работам во славу Осириса. До конца своих дней будешь ты воздвигать храмы в его честь на берегах Нила, и возносить ему благодарность за жизнь, которую он тебе подарил. Ты будешь строить их до тех пор, пока хватит твоих сил. А если твой дар будет неугоден Осирису, или силы твои иссякнут, ты предстанешь перед его Высшим судом, и он рассудит, чего ты заслуживаешь, без нашей помощи.

Выслушав решение вождя, люди стали расходиться. В глазах их уже не было звериной жажды крови. Вполголоса обсуждая услышанное, они кивали и соглашались с мудрым решением.

Вдруг за их спинами раздался отчаянный вопль осужденного:

– Нет! Лучше убейте меня!

Вождь обернулся и холодно посмотрел на него:

– Это невозможно. Уведите его, – приказал он конвоиру.

– Это невозможно, ибо противоречит истине, – завершил его фразу Верховный жрец.

Убийцу и вора увели, несмотря на то, что он дико кричал и упирался.

Мы стояли неподвижно и наблюдали за происходящим.

– Вот, – впервые за последнее время мы увидели легкую улыбку, коснувшуюся губ Учителя, – как говорится, все начиналось с древних египтян, не правда ли? И первое зерно познания теперь у них в руках.

Это первые из людей, которым мы передали зерно познания. Теперь лучшие и мудрейшие из них смогут общаться с нами. Они станут промежуточной цивилизацией между нами, и теми, кто придет после нас. Мы положили начало великой египетской цивилизации еще до Всемирного потопа. Теперь, после гибели Атлантиды, мы перебрались сюда – и, слава Разуму! – нашли здесь уже не человекообразных обезьян, как в других местах на этой планете, а людей, способных к восприятию драгоценных знаний. Ныне мы с помощью амулета «Тайна вселенной» дали им знание в виде религии, которая стоит выше власти их вождей, поскольку является всеобъемлющей, универсальной и должна стать для них практическим руководством в жизни.

 

Я встал, чтобы попрощаться.

– Кстати, Иван Петрович, сколько я вам буду должен за труд?

Профессор пожал плечами:

– А зачем мне ваши деньги? Разве смогут они вернуть мне молодость и счастье? Деньги не сбавят и десятка лет, не сотрут из памяти тяжелые воспоминания, не вернут силы обездвиженным ногам. Деньги лишь мерило материальных благ, придуманное людьми и используемое государствами. Они – не ценность, данная Богом. Нет, молодой человек, денег мне не нужно. А уж если вам от души хочется сделать мне приятное, то принесите чего‑нибудь вкусненького, лучше всего из домашней кухни. Побалуйте старика. Мне грех жаловаться – ухаживают за мной отменно, но – увы! – совершенно бездарно готовят. А мне на старости лет из всех наслаждений человеческих доступно лишь наслаждение вкусом хороших блюд.

Мы простились, как старые друзья. Несмотря на возникавшие между нами вспышки гнева и раздражения, преодолев их, мы, словно пройдя тернистый путь, сблизились друг с другом. Так, по крайней мере, казалось мне. Я крепко пожал дрожащую морщинистую руку старика, от всей души желая ему здоровья.

На лестнице я ненадолго замешкался, поправляя шарф, и стал невольным свидетелем той же церемонии тщательного запирания двери – с другой ее стороны раздавалась целая симфония всевозможных скрипов, щелчков и позвякиваний.

Финалом ее стал металлический лязг большого железного крюка. Этот крюк – был закреплен на внутренней стороне дверной коробки и являлся, очевидно, завершением всего «замочного ритуала».

 

Глава шестая. Григорий.

 

После долгих колебаний я все же решил посетить таинственного Ивана Петровича Логинова, так настойчиво приглашавшего меня к себе. Страх страхом, но надежда хоть что‑то прояснить в первопричине тех грозных событий, которые преследовали меня, взяла верх.

Я позвонил старику и предупредил о своем приходе.

– Наконец‑то! – отозвался он. – Вам следовало бы поторопиться. Думаю, вам это важнее, чем мне.

Перед уходом я на всякий случай включил автоответчик. Постоял, отчего‑то не сразу решившись выйти из квартиры. Что‑то меня удерживало, словно я забыл нечто очень важное.

«Надо бы взять с собой отцовский подарочек, – неожиданно для себя решил я. – Что ни говори, а вчера (неужели это было только вчера?) он спас мне жизнь. Случайно или не случайно – это уже другой вопрос. Но спас! Места он много не займет, положу в карман, да и дело с концом».

Как ни странно, но едва осколок оказался у меня в кармане, я почувствовал себя увереннее, и решительно вышел за порог.

Ехать предстояло недалеко, с Петроградской стороны – на Васильевский остров или говоря попросту, по‑студенчески – на Ваську. Но, как это часто у нас бывает, недалеко – вовсе не означает недолго. Тем более, что как я уже отмечал, у меня всегда были совершенно особые, далеко не лучшие отношения с общественным транспортом.

Я даже не могу сказать, сколько времени мне пришлось проторчать на остановке. Трамваи, как всегда, предпочитали ехать в сторону, противоположную той, которая была нужна мне.

По городу давно ходят упорные слухи о том, что трамваи якобы вовсе собираются убрать с городских улиц. Дескать, старые вагоны изношены, ремонт подвижного состава требует больших средств, да еще и рельсы практически повсеместно находятся в аварийном состоянии, так что дешевле для города – раз и навсегда избавиться от трамваев, увеличив количество автобусов и маршрутных такси. Не знаю… Может быть, с точки зрения управления городским хозяйством это и верно, но мне кажется, что без трамваев город лишится части своего неповторимого очарования.

Увы, люди часто считают, что, уничтожив старое, они обретают нечто новое – рациональность формы или строгую функциональную красоту, например. А вот моя мама рассказывала мне, как в шестидесятые годы, на которые пришелся пик переездов советских граждан из коммунальных квартир в «комфортабельные хрущевки», она буквально спасала с помоек старинную мебель, которую новоселы меняли на модные, но безликие изделия из ДСП и пластмассы. Новое не должно перечеркивать старое. Потеря одного не может компенсироваться приобретением другого. Теряя, мы лишь теряем, и только, и ничего больше. Это мое, так сказать, сугубо личное убеждение.

Вот так и старый добрый трамвай. Может быть, он уже не отвечает ритмам современной жизни, может, устарел, но как, скажите, представить без него Питер? Словно фантастический красный лайнер, не спеша, с чувством собственного достоинства бороздит он волны беспокойного городского моря, подбирая на островках‑остановках своих пассажиров.