Байесовская игра

– У него все по контракту, – Науман отпил пива из бокала и вытер рот салфеткой. – За закрытыми дверями.

– Ты даже никого публично не выгуливаешь, – добавил Штойбер.

Я усмехнулся.

– Я же не дипломат.

– Выкрутился.

– Я не та особь, которая должна гнездиться и плодиться.

Пока официант подавал бутылку шпетбургундера, министерские дипломаты наблюдали, как презентуют, откупоривают и наливают в бокал вино – на пробу.

В компаниях, подобных им, никто всерьез не высмеивал чужие пристрастия – потому что у каждого были специфические способы снять напряжение. Я не делился подробностями личной жизни, потому что у меня ее уже много лет не было, а когда была, она укладывалась в рамки договоренностей. Сессия, сценарий, два человека, которые понимают, что они делают – за закрытыми дверями.

От того, что у меня не было партнерши, я вовсе не переживал – и тем более не планировал никого выгуливать для вида.

Я пробовал – правда, давно. Я ходил на свидания, это было забавно – но на это нужно выделять время и ко всему подходить вдумчиво. Люди не привыкли думать…

Когда Штойбер и Науман выпили всю бутылку, а я уже заканчивал с блюдом, в кармане коротким сигналом ожил телефон.

В сообщении Норберт утверждал, что все квадраты побывали в моих пиджаках – которые я для удобства пронумеровал – и были отрезаны канцелярскими ножницами с моего рабочего стола в кабинете.

Выглядело так, словно я каждый день отрезал кусок бумаги, засовывал в карман рабочего костюма, потом клал себе на стол на видное место.

После ужина я поехал не домой, а в офис – чтобы перерыть все в кабинете и найти бумагу, если она там есть… Я был настолько взбудоражен, что не мог дождаться утра.

Офис был безжизненной декорацией фильма ужасов или видеоигры‑квеста, где из‑под стола может вылезти зомби, а красные диоды пожарной сигнализации в коридорах похожи на красные светящиеся в темноте глаза.

Я вытаскивал каждый ящик и лез в каждый шкаф; урны проверять было бесполезно, но я на всякий случай даже заглянул под стол, надеясь найти обрезки бумаги, ускользнувшие от пылесоса. Если бы я не был таким уставшим, я бы разбросал вещи и устроил беспорядок – потому что от досады мне хотелось расшвырять все и перевернуть кабинет вверх дном.

Я спятил. Я не мог сделать это сам и не мог забыть об этом. Я спятил. Если я поверю в это, я точно спятил.

Я уснул прямо за столом уже на рассвете, уткнувшись лицом в сложенные на столешнице руки, меня разбудила уборщица и звук включаемого в розетку пылесоса.

 

9. Отчет

 

[Германия, Берлин, Сименсштадт]

[Германия, Берлин, Шарлоттенбург]

 

Когда я уходил из офиса, навстречу мне попалась Герда – которая приходила всегда за четверть часа до начала рабочего дня. Я уже успел умыться и пригладить волосы, но вид у меня был такой, словно я всю ночь провел в клубе и теперь от похмелья не могу прийти в себя.

Я вызвал такси и поехал домой. Со стороны было похоже, что я просто отдыхаю, развалившись на заднем сиденье и уставившись в потолок – но я продолжал усиленно соображать.

Я ничего не понимал.

Я проверил даже накладные со склада с канцелярией на цветную бумагу – и две пачки, в которых могли быть черные листы, оказались новыми и не вскрывались. Я спрошу Герду о бумаге – но надо привести себя в порядок, иначе все начнут думать, что у меня едет крыша.

Нога в такси сама начинала отстукивать шестнадцатые, а когда я тянулся к двери в квартиру, чтобы засунуть ключ в замочную скважину, руки дрожали.

Еще эта дурацкая съемка вечером! Второе германское телевидение, Циммерманн и ток‑шоу, где мне по сценарию нужно сперва отвечать на вопросы и разыгрывать комедию о том, какой я очаровательный, а затем подраться с плюшевым медведем – в которого нарядится какой‑нибудь несчастный стажер.

Медведь скажет, что это он Мориц Бер, а я самозванец… Я не стану отрывать ему башку – потому что это не по сценарию, – а лишь поваляю его по полу. С чувством юмора у этих телевизионщиков не очень.

Я успокаивал себя тем, что ничего не происходит – и все происходит как обычно. Это чья‑то офисная дурацкая шутка, мне не стоит уделять этому внимание и уж тем более не стоит вовлекать в это своих людей.

Норберт обычно мне сам никогда ничего не пишет, я с ним связывался только лично – когда посещал его в его берлоге… На этот раз он счел обстоятельства важными – потому что я до этого чересчур сильно отреагировал на нестыковки и странности.

Пиджаки я оставил у него. Три костюма – и еще один сейчас на мне… Еще нужно во что‑то переодеться и взять на съемку. У меня не так много одежды, она вся одинаковая, я готов поспорить, что никто не отличит один серый костюм от другого, одну белую рубашку от другой, один узкий галстук от другого… Я отличал их не только по оттенку, но и по фактуре и по рисунку плетения ткани, по пуговицам.

Но я привык, что люди невнимательные – и злился, когда вдруг находил опровержение этому – потому что так я мог сам себя подставить своей самонадеянностью.

Я вернулся на работу посвежевшим, я даже успел позавтракать по пути, захватив в кафе навынос кофе и сэндвич. Костюм на смену в чехле я оставил в машине – потому что все равно водитель за него отвечает головой.

В середине дня я, наконец, созвонился с Вогтом – который организовывал вечеринку для Деннерляйн и партнеров в выставочном центре офиса на Потсдамской площади. У него свои цели, у меня свои – и если там будут новые лица, мне это на руку.

Я пообещал Вогту, что шепну кому надо о предстоящем мероприятии – и к нему придут те, кто предложат свою помощь и содействие – потому что в числе гостей и логотипов спонсоров будут имена конкурентов.

Я подозревал, что подобный трюк проделывали и со мной – но всегда есть риски, а выбирать приходится меньшее из зол. Приятельские отношения с конкурентами – в состязательном спорте – позволяют заметить отклонения от курса и подглядеть полезные приемчики.

Когда‑то мне все было интересно… Сейчас мне было тошно от скуки.

Впрочем, тошно мне от голода и от третьей подряд порции американо из офисной кофемашины. Я намеренно не поднимал взгляда на сотрудников от бумаг, когда читал что‑то на ходу, уткнув нос в кружку.