Захват. Байкеры против инопланетян
Иркутянин показал мне кулак, заметив, что я снимаю.
– Вокруг гляди! Тут еще таких же с десяток бегать могут!
Он озабоченно оглядел себя, потом мы снова переключили внимание на убитое существо. Ирландец несколько раз ткнул в серую массу стволом карабина. Тварь не шевелилась. Она лежала, ткнувшись мордой в асфальт. Глаза прикрыты, передние лапы вытянуты по швам. Когти на них были какие‑то неправдоподобные – короткие, но острые.
Я снова посмотрел на Ирландца – спереди на груди и на предплечье комбинезона виднелись длинные рваные порезы. Отметина от когтей.
– Хороший комбез! – сказал Ирландец. – Был! Надо будет такой же купить!
В этот момент сзади раздался металлический скрежет. Мы разом обернулись.
Первой мыслью было, что «Ямаха» Ирландца ожила и пытается самостоятельно встать на колеса! У меня даже мурашки по спине побежали.
Но все оказалось прозаичнее: просто одна из этих странных сфер застряла в коробке передач, пробив картер, и теперь пыталась выбраться обратно!
– Валим! – крикнул я.
Мы были абсолютно безоружны.
На этот раз иркутянин не стал упрямиться, мы подбежали к чудом уцелевшему «Сузуки». Ирландцу пришлось сидеть на заднем сиденье и держать в руках рюкзак с вещами.
– Ах так и разэдак! – с досадой стонал он на заднем сиденье. – Какой моциль был! Так и разэдак! А?
– Радуйся, что сами живы! Моцик еще найдем! А вот свою шкуру жалко! – зубоскалил я.
– Своя шкура заживет! – жалобно стонал иркутянин. – А вот моциль! Ах, какой моциль был!
– Так может, за руль? Твой же мотоцикл! – предложил я.
– Ну по чесноку, «Сузука» не моя! Соседа, дал по Байкалу покататься. Только где теперь тот сосед… Так что пользуйся! А я себе еще найду.
Кроха и Карабас суетились возле мотоциклов, собирались ехать нас искать.
– Третий клапан на цилиндр! – рявкнул Кроха, увидев нас. – Опять эта парочка без мотоцикла возвращается! Вас хоть от себя не отпускай!
– В дом! Быстро в дом! – заорали мы, спрыгивая с мотоцикла.
Друзья соображали быстро. Через миг мы уже были внутри за запертыми дверями. Все распределились по окнам, выглядывая на улицу. Но снаружи все было тихо.
– Че видели? – спросил Кроха.
Мой телефон снова пошел по рукам. Раздались матерки.
– То ли разведчик, то ли оккупант! Но точно не пиндосы!
– Я же говорю, рвать отсюда надо!
– Да кто же спорит?..
За окнами медленно опускалась темнота. Мы потихоньку, стараясь не шуметь, перекатили мотоциклы и машину во внутренний дворик и снова заперли двери.
Ночь показалась необыкновенно длинной. Дежурили по очереди, по два часа. Даже Бархан участвовал. Липкая тьма прильнула к окнам, притаилась в углах помещения. К окнам старались не подходить. Фонари включали только на кухне, окна завешали плотными одеялами.
Хуже всего было Ирландцу – несмотря на экипировку, по всему телу у него расплывались синяки. От дежурства его освободили. Он принял аспирину и таблетку обезболивающего, но все равно почти не спал: кряхтел и матерился. Каждый из нас был знаком с «асфальтовой болезнью», и мы могли ему только посочувствовать.
Кроха разбудил нас всех, едва забрезжил рассвет.
Вещи поскидывали в пикап. Туда же, на заднее сидение, вместе с собакой сел Ирландец. Мы с Крохой оседлали мотоциклы и сразу же, не прогревая их, рванули со двора, прочь из города. Хорошо, что вчера успели заправиться и засунуть несколько полных канистр в «Тундру».
До Тайшета гнали, не останавливаясь, и я понял, что был какой‑то высший смысл в том, что Ирландец остался без спортбайка, – он бы не проехал. А может, проехал, но нападался бы всласть! Под колесами была жидкая глина, местами колея, и даже мне то и дело приходилось туго.
Но дорога по меткому выражению одного знакомого байкера, «втягивала нас, как пылесос», останавливаться не хотелось, да и не зачем было. Каждый, кто ходил «в дальняк», знает, что через какое‑то время вверх начинает брать не разум, а некий сверхинстинкт движения, который гонит тебя вперед и только вперед – к цели! И скоро перестает существовать все, кроме самой дороги, кроме ветра, бьющего наотмашь по щекам, и низких туч, которые несутся по небосклону навстречу тебе.
Но после Тайшета я стал притормаживать, оглядываться по сторонам. Где‑то здесь должен был быть тот самый отворот на заброшенные ракетные шахты.
Глядел я, глядел во все глаза, но все‑таки проворонил поворот, потому что вдруг перед нами возник тот самый заброшенный пост ГИБДД, а это означало, что мы уже въехали на территорию Красноярского края.
Мы пришпорили коней. Впереди был Канск, а потом и Красноярск.
Подозревать нехорошее мы начали спустя два часа.
Во‑первых, начало стремительно темнеть, хотя не было еще и полудня. Пришлось включить фары.
Во‑вторых, Канск исчез! Он должен был появиться через сто двадцать километров после поста, но не появился. По обе стороны от шоссе пошел какой‑то темный, еловый лес. Мы смотрели вокруг – узнавали, и одновременно, не узнавали местность.
Темнело.
Но и это еще не все: впереди, над лесом, появилась тонкая пелена. Она поднималась высоко вверх, и исчезала в облаках. Невозможно было сказать, насколько далеко она находится, ничего не могли мы предположить и об ее природе.
Пелена была тонкая, просвечивающая, отблескивающая всеми цветами радуги, словно лунный камень.
Между тем неплохо было бы уже пообедать, да и заправиться тоже не мешало! Бензин в канистрах был еще, но это следовало оставить на непредвиденный случай.
– Что будем делать? – тревожно спросил я, когда мы в очередной раз остановились размять ноги.
Под ногами вертелся Бархан. Он тоже был рад размять лапы.
– Да хрен его знает! – озабоченно ответил Кроха. Обернулся к Карабасу. – Ну что? Едем еще час, если ничего не изменится, поворачиваем назад?
