Блэкаут
– Мы сегодня выпьем или нет? – спросил Дэн. Он изрядно утомился бродить из комнаты в комнату, пока Славнов читал мне лекцию о субординации.
– Я думал, ты уже разлил все с подачей, как положено, – ответил Слава.
«С подачей» – потому что когда‑то Дэн был поваром, это ресторанный сленг. До S‑14 он танцевал брейк‑данс, а еще раньше работал в цирке, куда пришел из циркового училища, а еще до этого учился на повара, но выгнали. Повар‑танцор. И клоун. Он рассказал мне о себе на фесте в Самаре, когда мы познакомились и впервые вместе курили на ступеньках за сценой, помню, всем очень мешались – биография заняла у Дэна полторы минуты, но в ней была гора фактов и ни одного проходного слова или белого пятна.
Он убежал на кухню готовить нам выпивку. Потом мы выдули бутылку вискаря на троих. С этой бутылки начиналась моя Москва.
Разговоры, разговоры, постоянные репетиции, между ними алкоголь и какие‑то внезапные и неотложные дела. Ни секунды один, поехали сюда, пошли туда, даже бояться было некогда. Я напрягал уши, выхватывая нужную информацию, и впитывал все, что говорили, веря на слово.
Что бы я знал о Москве из этих обрывков? Я не видел всех объявлений, заклеивших дома, о липовой регистрации и санитарных книжках, не видел карнавальных персонажей, тыкающих листовками с халявой, не видел стеклянные глаза пассажиров метро, устающих от толчеи больше, чем от работы, не видел бомжей, калек и собачьи говешки. Не видел жилых пятидесятиэтажек, мигалок и Bentley, не видел сталинского величия громадных зданий, похожих на горы, и не чувствовал себя рядом с ними маленьким. Моя Москва состояла из езды, ходьбы и стояния, из неудобной толпы и из шума, который не прекращался никогда. Только когда появлялась Катя, она описывала мне город таким, каким видела его сама и каким она его любила.
Москва, липкая и грязная, огромная, прожорливая, сама съела свой хвост и сама внутри себя запуталась, подменив ценности деньгами. Гонка за шиком отодвинула здравый смысл, она высасывала регионы, задыхалась и захлебывалась, выплевывая прошедшие через жернова души, но, вечно голодная, просила все больше и больше.
А иногда она выглядывала украдкой напевами старых мелодий, сложенных в тоске по старым дворикам и навсегда ушедшему времени. Арбат и Покровка все еще были милы чуткому поэзии сердцу, а старики выгуливали собак позади бизнес‑центров и помнили лица кремлевских детей. Москва пахла временем, и его слои тут и там торчали из переулков, свисали с крыш, выглядывали из окон, позволяя каждому выбрать ту эпоху, которая больше по душе.
У Кати был талант описывать. Все, что она описывала, переплетая со своими воспоминаниями, забавными эпизодами или сводками новостей, я представлял очень живо и зачастую перенимал ее оценки, которые казались мне окончательными суждениями, необходимыми к принятию, как аксиомы. Я полюбил старый центр, Маросейку, Китай‑город и Чистые пруды, горки, переулки и винтажные лавочки, семечки под ногами и трамвайный звон, потому что ощущал уют и тонкую московскую лирику, о которых говорила мне Катя, когда мы там бывали.
Две недели у Дэна пронеслись незаметно, я даже не успел привыкнуть к его захламленной квартирке. Бешеная скорость, с которой в Москве шло время, тогда еще казалась мне чем‑то аморальным, убивающим в людях индивидуальность и мечты. И сразу же стало ясно: ничего в этом ритме не остановится, будет идти дальше, с тобой или без тебя, и ты либо подхватишь высокие обороты, влившись в поток, либо окажешься выброшенным на обочину.
– Встретимся со Славкой у Киевского вокзала, – сказала Катя в трубку, – потом заедем к вам и заберем вещи. Успеем до пробок.
Если бы Дэн не съезжал сам, я бы остался жить у него. Нам с ним было весело и даже вполне комфортно. Один я никогда до этого не жил, и странные чувства испытывал перед переездом в собственную квартиру. «Просто Катя старалась, искала», – думал я. «Просто Дэн переезжает к черту на рога к своему минскому корешу. Просто карты так легли. Не оценивай раньше времени», – говорил я себе и собирал вещи.
– В этом доме, – сообщала Катя, – его полвека не могут сдать, живут китайцы, по пятеро на метр. Спят вповалку на матрасах, банчат клеем, носками, посудой, вонища страшная. А в школе через дорогу учился Юра Белоусов. За твоим домом, – говорила она, – заминированный собаками парк; по утрам там бегают мужчины в трико и девочки в плеерах.
Славнов припарковался у подъезда.
– Девятиэтажка, – продолжала Катя, – всего один подъезд, это, по‑моему, здорово. Долгий вон там, через три дома живет. Сможете вместе ездить на репы.
Славнов добавил риторически:
– Все думаю, почему ты такой гребаный счастливчик.
– Учитесь, – хмыкнул я, и мы вошли в подъезд.
Тихий лифт. Шестой этаж. Катя дала мне ключи и объяснила, как открывать дверь.
Дунуло спертым воздухом давно не проветриваемого жилища. Кинули сумки в прихожей.
– Хор‑р‑роший ремонт, – Славнов несколько раз громко щелкнул выключателем в коридоре. – Старая моль, поди, под Рублевкой тусуется. Блин, да наверное, пол‑Москвы этим промышляет.
– Не твое дело, чем она промышляет, – буркнула Катя, напомнив, что хозяйка – ее какая‑то родственница.
– Просто больно дешево для таких хором.
Я водил рукой по холодным обоям:
– Ну показывайте.
Славнов уже умел, поэтому роль экскурсовода взял на себя. Комната: шкаф, диван, стол, стул, кресло, там‑то и там‑то. Балкон. Кухня: стол, стулья, холодос, плита, мойка, посуда. Толчок и ванная.
– Ну как, нравится? – спросила Катя.
– Хоромы, – пожал плечами я.
– Ну че, курнем да поедем? – спросил Славнов Катю, брякнув ключами от машины. – Запомнил, где балкон? Я тебя не веду.
Пока мы дошли до балкона, Катя успела сходить на кухню и взять пепельницу.
– Охеренный вид, – констатировал Славнов на балконе, закурив. – Блин, я бы только за вид накинул еще десятку.
– А вечером, прикинь, как тут клево, – согласилась с ним Катя. И мне: – Там, короче, до самого горизонта дома, а вечером все будет в огнях. Обожаю такие виды.
– То есть у меня вид круче, чем у вас обоих?
– Это так, братишка, – усмехнулся Славнов. Катя тоже усмехнулась.
Они еще немного позалипали на моем балконе и засобирались уезжать. Катя заботливо спросила, есть ли у меня еда. Я ответил, что что‑то забрал от Дэна, на что она предложила остаться и показать мне ближайший магазин. Славнов попытался было ей возразить, мол, они куда‑то потом вместе собирались ехать. Но, видимо, дело было не слишком срочным, поэтому он не стал настаивать и уехал один. А мы с Катей пошли на поиски магазина.
Через дом нашлась лавка азиатов, где я купил хлеб, колбасу, пельмени и черный растворимый. Вернулись домой и сделали себе кофе. Я как раз привыкал к новой квартире, что там и где. Снова покурили на балконе. Катя рассказала про книгу, которую недавно прочитала, а потом зазвонил ее телефон.