Блэкаут

Из троллейбуса мы спустились в метро, долго ехали на неизвестную станцию, потом пересели на маршрутку, где водитель объявлял жуткие остановки вроде «Четвертой колонны» или «Семнадцатого подъезда». Мне даже казалось, что мы давно выехали из Москвы и добрались уже до какой‑нибудь Воркуты, недаром Фил так отвертывался от вопроса, где находится театр.

Однако размеры столицы я недооценивал. После часа езды мы все еще могли зайти в цивилизованный киоск за бутылкой воды, «Сникерсом» и пачкой «Кента», а девочки на улицах поизносили название Gauloises. Мимо проезжали машины, брызгая осенней жижей, изредка прохожие шли навстречу, шаркая подошвами по идеально ровному, как каток, асфальту. Наверное, тут и газоны были идеально ровной прямоугольной формы, с побеленными бортиками, чтобы солдаты не скучали, выходя в наряд. Нет, я не спрашивал у Любы, где мы находимся. Я воображал кругом заборы с колючей проволокой и мечтал поскорее отсюда убраться.

Обсуждали Долгого. Он считал себя дзен‑буддистом, и мы выясняли, так ли это на самом деле, вспоминая все, что оба знаем про дзен. Дзен ведь даже не учение, а только метод познания, в котором ничего не отрицается и не утверждается. В дзене нет ни бога, ни человека, и чтобы пройти свою дорогу, надо сначала себя потерять, а потом найти, причем важен не результат, а сам процесс. Еще, чтобы понять дзен, надо отказаться от дзен. Я вот понимал, какой из Долгого буддист. Но дзен‑буддист? Люба допускала, что Долгий может быть дзен‑буддистом, потому что поди пойми этот дзен, а вдруг и вправду. Но я настаивал, что Долгий подкупился на парадоксы, чтобы всегда иметь возможность поспорить и не проиграть, вот и навесил на лоб табличку дзен‑буддиста, где первое слово никому, даже ему самому, не было полностью понятным.

Наконец мы поднялись на бетонное крыльцо неопознанного здания и вошли в тяжелую деревянную дверь.

– Никого нет, – сказала Люба.

Стоял затхлый запах пыли и старой мебели. Скрипнув гнилыми ступеньками лестницы, тяжелой походкой к нам спустился старичок.

– Репетиция идет, молодые люди, – хрипло, чересчур учтиво объяснил он и велел ждать.

– Но нам и надо на репетицию, – возразил я, и в этот момент голос Фила появился в коридоре и позвал нас в зал.

Под старичком скрипнули ножки стула, громче запела в приемнике Долина, а мы с Любой вошли в зал через тяжелую дверь, пахнущую старым лаком и забвением.

Решительно не поняв происходящего на сцене авангарда, мы с Любой затеяли разговор о самокрутках, которые курил кто‑то поблизости. Под женские вопли, несущиеся в зал то слева, то справа, мы перешептывались о том, что неплохо было бы купить табак, бумагу и фильтры да побаловать себя вечерком хорошими самокрутками.

На сцене замолкли и под музыку подняли топот.

– Танцуют, – шепнула Люба.

Я увлекся мыслью о самокрутках, вспоминал, какими кривыми они у меня раньше получались да как вкусно пах вишневый табак, который Саня Митрофанов привозил из Финляндии. Никак не получалось сконцентрироваться на сюжете Филового спектакля, где вой перемежался топотом, а крики – жалобными всхлипами, и вся эта какофония никак не выстраивалась в единый логический рисунок. А мне сюда музыку писать.

– Ну вот и весь наш спектакль, все в таком духе, – подошел Фил, когда на сцене стихли и зашуршали. – Чем больше времени проводишь, тем больше понимаешь, – он вздохнул. – Пока ерунда, но мы ударно репетируем, должно получиться хорошо.

Я рискнул спросить, какую именно музыку ему писать, и, почти обидевшись, он ответил, что музыка нужна свежая, живая и с надрывом, напомнив, что одной левой писать не нужно, чем задел уже меня.

– Постараюсь, – ответил я, застегивая куртку.

– Ненавижу тебя, – буркнул Фил. – Вечно ты говоришь «постараюсь». Думай потом, стараешься ты или балду пинаешь.

Зазвонил его мобильник, и он спешно сказал, что если я отказываюсь, то должен сообщить завтра же, и исчез в шорохе экспериментальной возни.

Мы с Любой вышли на крыльцо, и она спросила, доставая сигареты, стоило ли связываться: и Фил не подарок, и деньги не пойми какие, и спектакль – откровенное говно.

Если бы я знал, к чему приведет новое дело (не только Филов театр, но и переезд в Москву или то сочинское турне), если бы я знал наперед результаты, а вдруг все они оказались бы провальными, да разве взялся бы я хоть за что‑нибудь? Без точного знания будущего я, по крайней мере, всегда оставался с надеждой.

– Стоило, – ответил я Любе. – Пока не знаю зачем, но стоило.

 

«Старый Новый рок» о Saturday‑14

Группа образовалась в октябре 2003 года в Минске, когда дружеские посиделки с инструментами ребята решили назвать в честь дня, следующего за «несчастливой» пятницей, 13. Музыку S‑14 нельзя отнести к какому‑то определенному стилю; это альтернативный саунд с элементами фанка, ска, хип‑хопа и порой даже рэгги. Что отличает группу от других коллективов, так это особо мощная экспрессивность, ничуть не вредящая на редкость ярким мелодиям, агрессивная подача и запоминающийся, экстравагантный и в то же время до мозга костей «русский» имидж. Каждое выступление группы – впечатляющее шоу.

Shaper: С чего все начиналось и чья была идея создать группу?

Фил: Чья была идея создать группу, не знаю, я появился в группе одним из последних. Когда пришел на первую репетицию, у парней уже были и материал, и конкретные идеи, как его воплотить.

Слава: До теперешней S‑14 мы с Дэном творили в группе с тем же названием, но мы и название – это единственное, что от нее осталось. Нынешняя S‑14 началась с новой ритм‑секции и новых инструменталистов.

Shaper: Первое ощущение, когда вышли на сцену, и как прошло первое выступление?

Слава: Помню, просто хотелось надрать всем задницу… Имея за спиной три или четыре года концертных выступлений, чувствовал себя достаточно комфортно.

Дэн: Я был пьян, и мне было вполне комфортно, да.

Shaper: Как обстоят дела в группе на данный момент?

Дэн: Сейчас мы готовим материал для записи альбома. Вообще наш подход к сочинению и исполнению музыки стал гораздо серьезнее.

Shaper: Какие у вас музыкальные предпочтения?

Фил: У всех, насколько мне известно, абсолютно разные… Сам я сейчас предпочитаю pure energy конца 60‑х – начала 70‑х, очень импонируют группы, которые продолжают работать в этом стиле.

Слава: Мы недаром являемся участниками движения «Кислород». Мне все до единой их группы нравятся.

Shaper: Какие собственные песни у вас любимые?

Слава: Это каждый раз песня, над которой ведется работа в данный конкретный момент. Исполнять нелюбимые песни не вижу смысла: если они не нравятся тебе как композитору и исполнителю, почему они должны понравиться слушателю?

Shaper: Как вы относитесь к современной альтернативной сцене?

Слава: Непосредственно.

Shaper: Что для вас музыка – хобби или работа?