Блэкаут

Я встречал много фальши. Многие, с кем мне приходилось общаться, недооценивали силу слов и были уверены, что своими россказнями создают правильное о себе представление. Я не видел их причесок и их обуви и мог судить только по тому, что они говорили и как поступали. И я слышал искусственных людей. Не мог успешный человек не помнить своих провалов, настоящий друг не знал ценности дружбы, если не предавал сам, а у кого все было в порядке с сексом, тот об этом всегда молчал. Фальшь, фальшь, фальшь. Сильный человек не боялся своих слабостей. Женщина, сидящая передо мной, с которой я познакомился двадцать четыре часа назад, была сильной. Она была первой женщиной, говорившей со мной искренне.

– Воровского? – спросила Катя в трубку, когда зазвонил ее мобильник. – И что ты предлагаешь?

Она сказала, что парни повылезали из номеров и шатаются по городу, требуют нас для полного комплекта. Второй концерт завтра, так что сегодня – день похмельно‑разгрузочный. Едем к ним? Едем.

Зажигалка. Дым. Такси. Куда ехать? На Воровского к памятнику.

– У розового дома? – спрашивает Катя в трубку, вертя головой по сторонам. – А мы у «Адидаса»! Дуйте сами сюда, я на каблуках.

Я думал о форме ее лодыжек. Пока мы ждали пацанов, она рассказывала все, что видит вокруг, а потом какую‑то историю про подружку Ленку.

Славнов, Дэн и Фил пришли без Долгого, недовольные Катиными каблуками, из‑за которых им только что пришлось нарезать кругаля по жаре.

– В зоомагазине застрял, пойдем, выловим его и выпьем уже что‑нибудь, – буркнул Славнов.

Невообразимые экзотические деревья вокруг Фил называл «гребаными пальмами», Долгий восторгался их причудливой формой, как он это умел: так нудно, что на каждом слове его хотелось прервать. Обсуждали местную архитектуру, от которой Дэн был уныл. Слава молча шел впереди и искал хороший по его меркам бар. Катя все докладывала: «Тут есть кино, здесь хорошая спортивная одежда, а здесь мы как‑то снимались для Cosmo». Баров должно было быть много, но Славнову ничего не нравилось. Мы все шли, шли и шли.

– На Кавказе мало йода, – говорил Дэн. – Поэтому у них дети тупые, а когда вырастают, покупают йод в аптеках, но все равно этого не хватает. – И ржал.

– Самые ужасные москвичи – приезжие, типа вас, – замечал Фил, и все смеялись. Он единственный из всей группы был москвичом. Долгий был откуда‑то неподалеку, но это не считается: замкад – он и есть замкад.

Наконец мы приземлились в турецком кафе «Бибигон». По телевизору показывали матч наших баскетболисток, но заинтересоваться им ни у кого не получилось, хотя поначалу каждый выдал псевдоэкспертную фразу в духе «с нынешним составом китаянки нам по зубам, да». Пиво под болтовню шло хорошо, Катя сидела рядом и оттаскивала Долгого от моего уха.

– Вова, прояви понимание, – говорила ему она. – Не всем интересно, кем в прошлой жизни была соль.

Мне было интересно, не чем была соль, но почему Долгий вообще интересовался историей ее инкарнаций. И вообще было интересно, как он из родного Подмосковья добрался до буддизма. Но в тот день ответов я не нашел. Не нашел их, впрочем, и потом.

Долгий первым ушел из кафе, убедив всех, что у него есть сто рублей на такси. Когда остальные, расплатившись, вышли на крыльцо, Дэн засобирался покурить ганжубаса, и с ним исчезли Фил и Славнов. Мы с Катей остались вдвоем.

Шли под ручку, и я плел про гармонию духовного и физического, чтобы связать слова. Катя жаловалась на тяжелую женскую долю, и тогда я плел ей про нормальность разных путей развития личности, не веря ни в одно сказанное собой слово.

Мы долго прощались в коридоре гостиницы. Если бы она хотя бы отпустила мою руку! Но она держала ее, смеялась и прижималась невзначай (а может, ее просто шатало). В тот момент я начинал верить в себя и даже радоваться быть другим, потому что девушка, которая мне нравилась, не хотела идти спать, хотела стоять со мной в коридоре гостиницы и держаться за руки.

Утро началось с пива, которое принесли в мою комнату Славнов и Фил. Фил упал на свободную кровать и под пивом, улегшимся на вчерашний алкоголь, стал шутить. Подтянулись остальные. Дэн скрутил ракетку и покурил на балконе. Долгий сказал, что хочет посмотреть кино и ушел. Кати не было: звонила адлерцам. Мне казалось странным так долго пить и нелепым – играть уже через несколько часов. Да, нынешние зожники сейчас переворачиваются на своих эллипсоидах от того, сколько мы тогда бухали.

– Все пройдет круто, – уверял Фил. – Вставим Дэну в жопу электровеник, и дело в кармане.

Катя пришла рассерженной и погнала всех собираться. Дэн, считавший, что перед сценой все должно быть плохо, ни на градус не поник, а остальные, как виноватые дети, молча разошлись по комнатам, собрали свои инструменты и погрузились в автобус. До самого концерта Катя не подходила ко мне и не говорила ни слова. Злилась за утреннее пиво в моем номере? А может, ей было стыдно за вчерашнее стояние в коридоре? Хотя, может, у нее всего лишь случилось первое похмелье на море.

Мы отлично отыграли на маленькой адлерской сцене, вошли в такой кураж, что не хотелось останавливаться. Когда закончили, пацаны поблагодарили меня за помощь, и Катя, уже выдохнувшая, сказала, что теперь я могу расслабиться.

На сабантуй в честь успешно отработанных гастролей собрались в ресторанчике Dolce Vita, прямо возле нашей гостиницы. Заказали еды и выпивки, посидели, потрещали о концертах и планах на будущее. Потом Славнов спросил, вставая:

– У всех налито?

Послышался шорох, и кто‑то долил себе алкоголя в рюмку.

– Братишка, – обратился ко мне Славнов. – Как тебе отыгралось с нами?

– Нормально, – ответил я, чувствуя в его голосе странные, незнакомые до этого нотки.

– Нормально, потому что тебе было скучно играть регги или потому что ты никогда не говоришь, чего от тебя ждут?

Я ответил, что оба варианта, но только для того, чтобы разбавить пафос, с которого Славнов начал: мне от него сделалось неловко. Он подождал, пока все досмеются, взял театральную паузу и сказал то, чего я одновременно хотел и очень боялся услышать. Он предложил мне стать постоянным членом Saturday‑14.

– Москва дает много возможностей, – сказал он. – Ты сможешь раскрыть свой потенциал, поможешь нам, а мы в свою очередь поможем тебе.

Я внезапно понял, что жутко устал. Этой усталостью лег на меня груз ответственности за решение, которое я должен был сейчас принять. Недоумевая, почему они обратились именно ко мне, я слушал доводы про Mirror Play, где буду играть до гроба жизни и не выращу себя как музыканта, и про приличное резюме, которое появится у меня в Москве и даст путевку в большую музыкальную жизнь. Катя убеждала, что поможет уладить все вопросы по переезду в Москву, а Дэн поддакивал, что если я откажусь, то буду полным идиотом. Наконец, Долгий сказал, что ему было бы приятно со мной играть. Молчал только Фил, и я понимал, что почти единогласное решение пригласить меня в коллектив (именно так выразился Славнов), было почти единогласным именно из‑за него. Впрочем, 4:1, могло быть и хуже.