Блэкаут

Утром мы со Славновым и Катей спустились в бар выпить кофе перед отъездом и все обсудить. Заказали три кофе, закурили, и понеслось. Меня просили формулировать условия, необходимые для моего переезда в Москву, и я придумывал их на ходу, потому что понятия не имел, что мне действительно будет для этого нужно. Катя записывала мои паспортные данные, черкала что‑то у себя в блокнотике. Славнов повторял, что нужно готовить материал к новому сезону, поэтому приехать в Москву мне надо как можно раньше, в идеале – вот прямо на днях. Решали вопрос с транспортом, с жильем.

– Хор‑р‑роший рекламный ход, – выдохнул Славнов, и под ним скрипнул пластиковый стул. – Наш фанк и незрячий гитарный гений а‑ля Конрад Оберг. Да, братишка, ты сделаешь нам хорошую рекламу.

Так вот как он все придумал. Он нашел новое шоу, необходимое группе, чтобы выйти из кризиса. Пасьянс складывался, и стало ясно, почему ему понадобился именно я, а не кто‑то другой. У меня оставался последний вопрос, который я хотел задать Славнову перед тем, как мы разъедемся, чтобы встретиться уже в Москве.

– Так кто был против? – спросил я его.

– Та, кому ты доставишь больше всех головной боли, – был его ответ.

Поняв, в какую неловкую ситуацию он меня, да и Катю, только что поставил, он поправился:

– Но она передумала.

– Это правда, – подтвердила Катя.

Только когда автобус выехал на трассу, я рассказал Алинке о приглашении в S‑14. Она уставилась на меня с непонятными мне чувствами. Я попросил ее отреагировать как‑нибудь вслух.

– Ну и что ты ответил? – спросила она.

– Согласился.

Она спросила, хорошо ли я подумал. Я сказал, что да.

– Ты хоть представляешь, – недоумевала она, – что такое Москва? Ты же плохо знаешь этих людей! А если что‑то пойдет не так, и они тебя подведут? И кому ты будешь звонить в Москве, чтобы попросить помощи? Мы будем уже далеко, и там не окажется никого, кому будет до тебя дело.

– Скажи мне то, чего я еще не знаю, – отрезал я, отворачиваясь.

Она притихла. Она представляла себе большие трудности, к которым я не готов, но не думала, что мне необходимы эти трудности, чтобы проверить себя. Сколько раз я слышал: у тебя не будет, у тебя не получится, ты не сможешь. А я хотел, чтобы все они ошиблись, когда списывали меня со счетов. Хотел знать, смогу ли, как все, баловать себя ошибками, уметь подниматься после неудач и снова идти вперед, или первая группа отняла у меня даже право пробовать?

– Я просто подумал, что, если откажусь, буду жалеть всю жизнь, – сказал я Алинке. – Как думаешь, много ли у меня будет еще таких шансов?

Она положила голову мне на плечо и потеребила фенечку, которую подарила на прошлый день рождения. На ее металлической пластинке брайлем было написано «СИЛА». Алинка дарила ее со словами, что наша главная сила – это сила быть самими собой.

– А ведь это не только принимать себя, – сказал я ей, поцеловав ее в голову. – Это еще и уважать свои желания и свои мечты. Это идти своей дорогой. Не осуждай меня и не пытайся понять, почему я так поступаю. Пути‑то у нас разные.

Она вздохнула и устроилась поудобнее, чтобы заснуть. Ко мне подкатили воспоминания, вкрадчиво постучались в окошко, смешиваясь с гулом автобусного мотора. Поездка в Сочи все переполошила в моей голове и вытряхнула на поверхность вещи, которые уже, было, осели на дне сознания и проросли там новыми формами, отчего это самое дно сознания только затвердело, как корни куста, который давно не пересаживали.

Я вспомнил ночь аварии. Не то чтобы я ее когда‑то забывал, просто со временем я перестал думать о ней постоянно. Вспомнил лица друзей – последние лица, которые я видел. Вспомнил то, что было сразу после. Вспомнил, как думал, что жизнь моя закончилась и что я больше никогда не смогу сделать то, что захочу.

– Никогда ты не изменишься, – прошептала Алинка, укрываясь кофтой. – Я тебя всю жизнь знаю. Ты проблемный, но я тебя все равно безумно люблю.

Ее слова заставили меня улыбнуться. Не так уж это и плохо – создавать проблемы. Пожалуй, я не зря выдал жизни кредит доверия, не зря выбрал веру в людей вместо злобы на весь мир. Не зря ждал и верил, что есть что‑то кроме мрака и одиночества. Теперь это что‑то тепло обступало меня со всех сторон, и я засыпал с дурацкой улыбкой на лице.

Дома на вокзале нас встречал Саня Митрофанов. Покидали сумки в багажник, Алинка сразу набрала Толика и пошла с ним разговаривать, а мы с Саней сели в его тачку и закурили с распахнутыми дверьми. Стояла жара. Саня не заводил мотор, велел доложить, как прошла командировка.

Он был моим очень близким другом. Знал про меня все, застал в таких передрягах, в таких неудобных ситуациях, после которых люди становятся братьями. Он меня растил и воспитывал, помогал снова стать сносным и интересным, научил музыке. Как любой фанат своего дела, он хотел вовлечь меня в свой музыкальный мир, и вряд ли ему это дорого стоило. А мне он подарил целую новую личность и целую новую жизнь.

Он ни на секунду не дал понять, что расстроен моим решением уехать в Москву, но я слишком хорошо знал интонации его голоса. Бодрясь, он повторял мне про талант, и про силу, и про наглость, которой мне пока недостает, чтобы покорить столицу, и про цену, которую я не должен стесняться повыше задирать. Он ни слова не сказал про нашу Mirror Play и что с ней будет после моего ухода. Я хотел было, но Саня переводил тему на Москву и на то, как мне следует там себя вести.

Когда мы подъехали к дому, Саня поблагодарил Алинку за то, что она все‑таки согласилась со мной поехать, и она поднялась наверх, давая нам договорить без лишних свидетелей.

– Будет трудно, – сказал Саня, – звони. Во дворике мы уже не выпьем по пивку, но я помогу тебе советом. Чтобы ты со мной поспорил и все сделал по‑своему. А вообще, – он положил руку мне на плечо, – самый трудный шаг ты уже сделал, теперь просто бери от жизни все, что сможешь унести. И не думай, что Москва большая или чем‑то сильно отличается от Самары. Там просто больше остановок.

Он хлопнул меня по плечу, пожал руку и долго не отпускал. Не отпускал и я. Потом мы крепко обнялись. Потом он снова хлопнул по плечу, мол, иди уже, а я все не шел. Но он настаивал: «Иди». Набрав код домофона, он чуть ли не впихнул меня в подъезд и пошел к машине. За мной захлопнулась дверь, я дождался, когда Саня уедет, и снова вышел на улицу.

Положил гитару и наши с Алинкой сумки на скамейку возле подъезда, сел на нее и закурил. Был уже поздний вечер, во дворе было тихо, только дорога шумела вдалеке, и от Волги шла легкая прохлада.

Я курил, глядя на невидимую Волгу и думал, что значат слова благодарности, когда дарят целый мир? Слова благодарности приятно скрасят вечер или украсят могильную плиту, но ради ли «спасибо» человек делает то, чего не делать не может? Что значит слово «спасибо», когда и не вспомнить случаев, за которые ты благодарен? Что значит одно «спасибо», если тебе не хватит и тысячи слов объясниться?

Докурив, я вдохнул поглубже, взял шмотки и поднялся домой.

Папино плечо. Мамина мягкая щека. Начиналось все самое интересное.