Босс скучает
– Кхм, – обозначаю я свое присутствие, и мужчины синхронно оборачиваются.
Конечно, можно было подождать в приемной, пока они договорят, но раз уж я заглянула, будет как‑то странно молча удалиться. Да и сам Герман приказал зайти к нему, как закончу. Вот, раз приказано, надо исполнять.
На лице Германа возникает дежурная улыбка, глаза смотрят серьезно, но устало, будто бы он проработал все выходные без продыху. Если в моей душе и возникает какое‑то сочувствие, оно быстро улетучивается, стоит Островскому открыть рот:
– Варвара, приятно видеть, что вы уже закончили, принесите нам, пожалуйста, кофе.
Мои брови удивленно приподнимаются вверх. Принесите нам, пожалуйста, кофе? Это он с чего взял, что я тут нанялась кофе носить? Ни приветствий, ни представлений, полный игнор делового этикета, и эта просьба о кофе так сбивает меня с толку, что я на автопилоте разворачиваюсь и иду его готовить.
Пока кофе‑машина в приемной жужжит, выдавливая черный горький напиток из капсулы, я расставляю на подносе сахарницу, вазочку с печеньем, блюдца и приборы. Голоса мужчин приглушенные, только раз я слышу, как собеседник Островского чуть ли не выкрикивает: «нет, нет, что вы!» О чем у них там беседа, интересно? В голову закрадывается мысль, что не специально ли меня выставили из кабинета, чтобы я не услышала лишнего. Впрочем, тогда Герману было достаточно попросить меня подождать за дверью, да и в общем‑то не оставлять ее открытой.
Через несколько минут с невозмутимым видом заношу поднос в кабинет, а потом удаляюсь, тихонько закрыв за собой дверь.
Ну и что мне теперь делать? Окидываю взглядом приемную: тут большой кожаный диван светло‑коричневого цвета, фоторамки с видами города на стенах, безликий полупустой стеллаж и секретарский стол с развернутым к окну креслом. Еще в приемной есть пара дверей, но что за ними и куда они ведут, я не представляю.
Сажусь в кресло, достаю телефон и просто листаю ленту новостей, покачиваясь взад‑вперед, упираясь в пружинистую сетчатую спинку.
В чате в мессенджере сообщения от девочек из Нижнего, грустные смайлики и вопросы, как обустроилась на новом месте. А мне пока и рассказать нечего. Кабинета нет, стола нет, определенности тоже нет.
Через минут десять дверь кабинета Германа распахивается, седовласый незнакомец пулей вылетает в приемную, невнятно прощается со мной и исчезает в коридоре.
– А кто это был? – спрашиваю у Островского, когда он выходит следом за гостем.
– Не важно, – бросает он, а потом с ухмылкой спрашивает: – Уже обустроилась, смотрю?
– В смысле? Что значит обустроилась? – я поднимаюсь из‑за стола и теперь стою подбоченившись.
– В смысле это твое рабочее место. Как будешь готова, заходи, расскажу, что у нас на повестке дня, – кидает Герман и опять уходит к себе, показывая тем самым, что разговор окончен.
А мне это совсем не нравится. Я чуть ли не рычу от досады, готовая броситься за ним и высказать все, что думаю о нем и его самомнении в это ужасное утро понедельника. Даже не верится, что этот айсберг с океанским самомнением пару дней назад подпаивал меня в «Шляпе», пытался поцеловать и набиться в провожатые до дома. Интересно, чем бы все закончилось, если бы я позволила? Если вспомнить про Рио, ну… понятно, чем бы все закончилось, я так думаю. Ледяной душ рабочих отношений прекрасно приводит в чувство, скажу я вам.
Снова опускаюсь на стул и подъезжаю к столу.
– А как же обещанный отдельный кабинет с окнами на Невский? – фыркаю я. – Врун!
Ну да, тут есть одно окно, оно тоже смотрит на проспект, но, видимо, мои заслуги для компании столь ничтожны, что меня перевели на должность секретаря в приемной директора. Плакали мои командировки и инновационные технологии, внедрением которых я до недавнего времени занималась.
Выдвигаю верхний ящик стола и натыкаюсь на груду всякой всячины: тут и ежедневник, и помада, и расческа, и стикеры, перетянутые резинкой, а еще отрывные листы накладных курьерской службы и прочая дребедень.
Хлопком задвигаю ящик и решительно вскакиваю на ноги.
– Там в тумбочке чьи‑то вещи, – обвинительно кидаю я, заходя к Герману в кабинет без стука.
Он уже сидит за столом и что‑то быстро набирает на компьютере, уставившись в монитор.
– Это моего секретаря.
– Ах, все‑таки у тебя есть секретарь, – не без сарказма отвечаю я.
– Есть.
Островский лаконичен и даже не смотрит на меня, словно у него есть дела куда важнее, чем бессмысленный разговор с сотрудником. Нет, милый, придется оторваться. Я приближаюсь к рабочему столу и прислоняюсь бедром к его краю. Герман переводит на меня задумчивый взгляд. Я жду, пока он пройдется от бедра выше и остановится на моем лице. Надеюсь, он удовлетворен своим коротким осмотром. Мускул на его щеке дергается, и я почему‑то прихожу к заключению, что он доволен. Сегодня я надела зеленое платье по фигуре и знаю, что оно чертовски мне идет.
– И где же он, твой секретарь, позволь узнать?
В моих глазах вызов, а в голосе – легкая претензия. А что? Имею право.
– В отпуске на три недели по семейным обстоятельствам, – снисходит он до ответа, и я киваю.
– И ты решил…
– Что ты пока ее заменишь, – заканчивает босс за меня.
Герману не удается сохранить серьезность до конца, потому что я вижу эту его чертову ямочку на щеке, и мне совсем не нравится, что наглец тут развлекается за мой счет. Сказал же, что скучает.
– Прекрасно, но у меня, Герман Маркович, другая должность. Я далека от ассистентского функционала.
– Пока у нас идут перестановки в филиалах, ты вполне можешь помочь мне. Уверен, ты справишься.
В целом он прав, но я не хочу уступать ни миллиметра, пока это возможно.
– Помочь? Взяв на себя обязанности твоего секретаря?
Герман разворачивается ко мне, чуть качнувшись на спинке кресла. Если я обойду стол и сделаю два шага, то имею все шансы прямиком приземлиться к нему на колени. И отчасти мне очень хочется это сделать. Наверное, так будет удобнее вцепиться ему в волосы и стереть эту ухмылочку с лица.
– Как вариант. В деньгах ты ничего не теряешь.
– При чем здесь деньги, я…
Что я? Не рождена для секретарской работы? Вернее, для секретарской работы на тебя, милый… Вот что мне хочется ему сказать, но я лишь делаю глубокий вдох и держу язык за зубами.
– Я не могу быть твоим секретарем.
– Это еще почему?
Потому что ты неправильно на меня действуешь. Потому что я не хочу слишком часто с тобой контактировать. Потому что мне не нравится собственная реакция на твое появление в моей жизни. А еще потому что я боюсь этой реакции, очень боюсь. Давай встречаться на совещаниях и держаться на расстоянии друг от друга? И больше никаких внерабочих встреч. Прекрасный вариант, ты так не думаешь? Все это проносится в моей голове за секунду, но, конечно, Островскому я говорю совсем другое:
– Потому что у меня есть свои должностные обязанности. Моя работа сама себя не сделает.
