Боюсь тебя любить

Меня ведет. Сумасшествие, что заполоняет мозг плотным туманом. В нем ничего не видно, и ты продолжаешь идти на ощупь. Все запреты исчезают. Больше нет этого нельзя. Ничего нет.

Только прикосновения. Поцелуи. Желание. Бешеный драйв, прорывающийся наружу бурным потоком энергии.

Несколько раз моргаю и отвожу взгляд. В своем воображении я уже сделал с ней все…

Татка улыбается и «поддерживает» очередную ставку, потом морщит нос, барабанит по столу ноготками и подталкивает в центр стола оставшиеся фишки.

Димон не стесняясь палится на ее ноги, а я сдерживаюсь, чтобы не вырвать ему копыта.

И вообще, вся эта атмосфера раздражает. Хочется побыстрее уйти. Вытащить ее отсюда как можно скорее и остаться наедине. Короче, поехать к Димону было самой дурацкой идеей. Лучше б я под шумок забрал ее к себе.

– Олл‑ин, – Натали вытягивает губы трубочкой, явно немного нервничая.

– Фолд, – Серый скидывает карты, мгновенно прижимаясь спиной к стулу, продолжая внимательно наблюдать за сестрой.

– Не пялься на меня, Серёжа. Я не виновата, что тебе выпала плохая карта. Ну давайте же ваши ставочки, господа, – растирает ладошки друг о друга, высовывая кончик языка.

Тишина и ожидание, что всегда выбрасывает в кровь чуть больше адреналина.

– Фулл‑хаус, и я снова выиграла, – Тата собирает фишки, раскладывая их стопочками.

– А говорила, не умеешь, – смотрю ей в глаза, стараясь не спускаться ниже. Хотя соблазн невероятный. Платье Азарина подобрала то еще. Откровенная провокация. Точь‑в‑точь чтобы слюни пускать…

– Новичкам везет, – подмигивает и встает из‑за стола, – этот круг я пропущу. Ваня, думаю, тоже.

Тата выскальзывает из комнаты, успевая при этом взять меня за руку.

– Ты выиграл один раз. Я три, – толкает дверь в кухню. – Так что тебе придется исполнить любое мое желание. Как самая настоящая Золотая Рыбка, Ванечка. Мы же с тобой играли не на интерес, – смеется, вздергивая бровь.

– Не на него.

Привстает на цыпочки, и ее ладони оказываются на моих плечах.

– Что за желание? – огибаю рукой ее талию, подтягивая к себе еще ближе.

– Я пока не придумала, – шепотом. – А что хотел загадать ты?

– Пошли отсюда.

Терпение иссякло. Теперь точно. Оставаться в этой квартире – пустая трата времени. К тому же очень скоро его у нас будет в дефиците. Как только я вернусь в академию, буду жить от увала до увала.

– Куда?

– Просто пошли.

Тяну ее за собой, застегивая змейку куртки уже на улице.

– На, – протягиваю ей свою шапку.

– У меня же прическа, – возмущается, трогая свои волосы.

– И менингит в придачу. Надевай.

– А ты?

– У меня капюшон. Хотя в шапке и с голым задом – это, конечно, сильно.

– Может быть, я это платье для тебя надевала. Такая мысль тебе в голову не приходила?

Ее слова вызывают улыбку.

– А для меня?

– Конечно нет, – фыркает, но шапку напяливает. – Серёжа тебе ничего не говорил? Вы не поссорились? – меняет тему.

– А должны были?

– Да. То есть нет… просто тогда все вышло как‑то плохо.

– Забей, мы разберемся сами.

Азарина кивает и смотрит себе под ноги. Она пялится на свои ботинки, а я на ее губы. Целый вечер думаю только о ней. Только о том, чтобы поцеловать.

Касаюсь пальцами ее раскрасневшихся на морозе щек, наблюдая за мечущимся взглядом. Татка замирает. Не шевелится. Смелая и одновременно такая трусливая девочка.

Моя девочка. К этому выводу я пришел вполне осознанно, и идти на попятную не собираюсь. Возможно, вся эта муть с отношениями и не для меня… но почему‑то именно в этот раз попытаться хочется.

Азарина – это ответственность. С ней нельзя как с другими, и не потому, что она сестра друга. Нет. Вы вообще видели Татку? Она же как только что вылупившийся цыпленок. Ее хочется оберегать.

Смотреть. Слушать. У нее красивый смех, глаза. Она вся сплошной кайф. Мой личный кайф.

Я слишком часто о ней думаю. Зацикливаюсь и хожу по краю нашего с ней замкнутого круга.

Чувствую же, что внутренне сама ко мне тянется, но внешне пока не решается на открытые действия. Так, болтает, смеется. Закрывается. Но при этом не боится показать себя настоящую, без жеманства и наигранности.

Расстояние между нами сокращается. Татка часто моргает, нервничает, а после вообще выдает то, что сейчас совсем некстати:

– Хочу скатиться с горки, – указывает за мою спину.

В центре домов, стоящих буквой «П», действительно возвышается заледенелая гора из нагребенного снега.

Отвлекающий маневр трусихи срабатывает, и я поворачиваю голову. Ожидаемо.

– В платье?

Не упускаю возможность пробежаться взглядом по ее стройным ножкам.

– Думаешь, мне это помешает? – закатывает глаза и отпускает мою руку. – Ну же, не стой истуканом, пошли.

– Сама напросилась, – ускоряю шаг, и Азарина мгновенно переходит на бег, издавая повизгивающие звуки.

– Я, кажется, начерпала снега в ботинки, – смеется, оказываясь на вершине ледяной горки. – Стой, подержи меня. Дай руку.

Стаскивает ботинок, чтобы вытряхнуть снег. Неуклюже балансируя на одной ноге.

– Все?

– Ага.

Опускаюсь на землю и утягиваю ее за собой. Усаживая на свои колени.

– Готова?

– Нет, нет. Я пошутила, передумала‑а‑а‑а.

– Поздно. Держись

Татка с паникой в глазах цепляется за мои плечи, ерзая одним местом. Отталкиваюсь пятками, скрепляя пальцы в замок за ее спиной. Снег сменяется обледенелой поверхностью, по которой мы скатываемся вниз.

– Не отпускай. Только не отпускай меня, – визжит так, что все жители ближайших домов точно ее слышат.

– Я уже оглох.

– Ты сам напросился. Ваня, там сугроб, – вертит головой во все стороны.