Боюсь тебя любить
Азарина нервно нажимает на кнопки с номером квартиры, дожидаясь, пока этот хлюпик запустит нас внутрь.
В лифте кооперативной девятиэтажки тесно. Мы стоим невыносимо близко. Я могу дотянуться до нее легким движением руки. Азарина смотрит в пол. Ни разу за эти секунды не пошевелилась.
– Без скандалов, – бормочет себе под нос, но я прекрасно ее слышу.
– Это ты себе или мне?
– Себе, – вздыхает. – Тебе когда‑нибудь изменяли в новогоднюю ночь?
– Нет.
– А ты?
– Так и не вспомнить, – пожимаю плечами, почесывая затылок.
Татка закатывает глаза и выходит на лестничную клетку. Нерешительно звонит в дверь.
Наш мачо появляется в одних труселях. Видать, ждал Наташку одну.
– Ну привет, герой‑любовник, – отталкиваю его в сторону и прохожу внутрь.
Азарина так и мнется на пороге.
– Ты за вещами пришла, – оглядываюсь на нее, – собирай, – шляюсь по коридору не разуваясь. Ботинки оставляют после себя грязные следы.
– Это кто?
Егорушка стоит, вылупившись на меня как на привидение.
– Это не твое дело, – бурчит Натаха и прячется за дверью ближайшей комнаты.
Парень хочет пойти за ней следом.
Нет, друг, так не пойдет. Прижимаю его к стенке, бегло касаясь глазами лица.
– Запомни раз и навсегда: чтобы я тебя с ней близко не видел.
– Ты…
– Тихо.
Бью под дых, и малой становится более понятливым.
– Спокойно. В следующий раз сломаю нос. Будет больно. Очень боль‑но.
8
Отхожу в сторону и вытираю руки полотенцем, которое беру на кухне.
– Хорошая квартира, – осматриваюсь, – предки подарили?
Егорушка что‑то пыхтит, но больше не возбухает. Стоит смирно, как обиженная девочка в углу.
– Азарина, давай быстрее, – повышаю голос. Тусить здесь полдня у меня нет никакого желания.
– Я сейчас, – летит в ответ.
Толкаю дверь в комнату, где она копошится.
– Я же сказала, что уже почти все. Не торопи меня, иначе что‑нибудь забуду.
– Значит, это будет что‑нибудь ненужное. Как, например, это, – поднимаю двумя пальцами плюшевого белого медведя.
– Не трогай мои вещи!
– Ты же в моих рассекаешь, – расстегиваю куртку. Жарко.
– Могу снять.
– Давай, я посмотрю.
Она открывает рот, но мгновенно его захлопывает. Отворачивается, продолжая молча складывать вещи.
– Ты сюда полквартиры перевезла?
– Я сюда жить переезжала. Навсегда.
– Глупое слово.
– Какое?
– Навсегда. Ты замуж за него, что ли, собиралась? Хотя… это тоже не навсегда.
– Все, – бросает какую‑то фигурку в чемодан, – достал. Я не хочу слушать твои рассуждения, ясно тебе?
– Более чем.
Все это выглядит комично. Татуля злится, и это хорошо. Проявление эмоций – это всегда прекрасно.
– Выйди отсюда!
– Нет, – присаживаюсь на боковую спинку дивана.
– Пожалуйста? – приподымает бровь и наконец‑то смотрит мне в глаза.
У нее они особенные. Радужки разноцветные. Правый глаз серый, левый светло‑карий. Правда, Татка не считает это чем‑то прекрасным. Носит линзы. Голубые.
Прячет дефект. Она это так называет.
– Не прокатит. Ускорься.
– Помоги.
– Ты мне предлагаешь покопаться в твоем нижнем белье?
– Обойдешься. Его я уже сложила.
– Как хочешь.
В глаза бросается открытая тетрадка. Подбираю ее с пола.
Стихи. Азарина у нас, значит, еще и стихи пишет.
– Не трогай, положи, слышишь? Ваня!
Подается ко мне, пытаясь забрать.
Завожу руку себе за спину, и Татка быстренько впечатывается мне в грудь.
– Отдай, – шепотом.
Серьезно? Она сейчас заревет. Глаза уже стали влажными.
– Верни, – облизывает губы, которые в моем сознании становятся все ближе.
Обхватываю ее шею ладонью, аккуратно притягивая к себе. Удар за ударом. Сердце убыстряет свой ритм. Пальцы, что касаются кожи, немеют. Мозги перестают соображать.
Смотрю в эти ее линзы и понимаю, что все запреты уже слетели. Пара сантиметров. Никаких преград.
Нужна. Она. Именно она. В коллекцию. Только в коллекцию?
– Что ты делаешь? – Татка почти не дышит.
Вижу, как расширяются ее зрачки, как все мысли о тетрадке выветриваются из этой миленькой головки.
Делаю. Что‑то делаю.
Не по плану. Не так. Неправильно.
Убираю руку, отстраняюсь и отдаю ей тетрадь.
– Жду тебя за дверью.
