Маленький чайный магазинчик в Токио

Окончательно проснувшись, Фиона, заведенная после общения с матерью, встала и быстро оделась. Звали свежий воздух и солнечный свет.

 

Захватив с собой фотоаппарат, она осторожно спустилась по лестнице и вышла из дома, нигде не заметив никаких признаков жизни. Перейдя на другую сторону улицы, она быстро сделала пару снимков прекрасного пейзажа, и только потом заметила, что в окне чайного магазинчика стоит Сэцуко и ее подзывает.

В следующую минуту она была у двери.

– Доброе утро, Фиона‑сан! Хорошо спали?

– Хорошо… пока мама не позвонила.

Она попыталась скрыть чувство досады, от которого внутри у нее было тяжко и неприятно. Сэцуко, наверно, этого не одобрит… Японские семьи славятся тем, что в них принято заботится о старших, и она сама, казалось, очень близка с матерью.

Ясные темные глаза Сэцуко изучали ее лицо.

– Все хорошо? – спросила она в своей деликатной манере.

– Просто прекрасно… – сказала Фиона, теперь уже виновато. Мама у нее была не такая уж плохая, просто одинокая и страдающая от скуки женщина – именно из‑за этого она сосредоточила все внимание на своем здоровье и единственной дочери.

Сэцуко подняла изящную бровь:

– Думаю, вам нужна чашка чая. Пойдемте!

Она повернулась и направилась в магазин.

Сэцуко поспешила в открытую дверь, даже не останавливаясь и не проверяя, следует ли Фиона за ней. Девушка зашла, осмотрелась и поразилась причудливому интерьеру. Как будто попала в прошлое! В этом маленьком, но идеально оформленном магазине царила атмосфера безмолвия. Больше всего Фиону поразило то, что все было сделано из натуральных материалов: от обшитых деревянными панелями стен и бамбуковых табуретов до обитых материей мягких скамеек из темного дерева и льняных занавесок рядом с (уже ей знакомыми) ширмами сёдзи. Через большое эркерное окно мягко лился свет, делая видимыми пылинки, что кружились в воздухе, будто крошечные феи. Одна стена магазина от пола до потолка была заставлена стеллажами: на полках стояли большие черные лакированные банки с чаем, на каждой из которых – изящные золотые надписи на японском, обещающие секреты и волшебство. На небольшом прилавке напротив лежали маленькие открытые мешочки, полные разных чаев, свернутых, как крошечные гусенички, кусочки коры и сушеные травы – от них исходили ароматы жасмина, дыма и трав. Это место напоминало пещеру волшебника, где колдовские смеси подавали в изящных чайниках, покрытых бледно‑голубой, зеленой и бронзовой глазурью, разливая их по фарфоровым чашкам, которые так приятно держать в руках.

Сэцуко находилась в соседней комнате – крошечной, можно сказать, примитивной кухне с плитой размером со сковороду, полной раскаленных углей, на которой стоял большой медный чайник. Фиона никогда не видела ничего подобного и не могла себе представить, как Сэцуко умудряется работать в таком маленьком помещении, хотя оно было прекрасно организовано – все аккуратно разложено на бамбуковых полках. Из современных предметов были лишь электрическая рисоварка да калькулятор, что лежал около бамбуковой чаши и деревянной посуды.

Сэцуко поставила на красный лакированный поднос матово‑черный чайник с изогнутой бамбуковой ручкой и две чашки, покрытые по краям бирюзовой глазурью, которая к низу переходила в темно‑синюю. Налив из большого медного чайника кипяток в заварочный чайник, она жестом пригласила Фиону следовать за ней к одному из столиков. Оттуда открывался вид на другую сторону здания, в тайный сад, скрытый пологом зеленого кустарника.

Как только она села за столик, то вся тяжесть свалилась с плеч, ослабла вся та давнейшая боль, которую ее матери всегда удавалось разбудить. Находиться здесь было все равно что скрываться в убежище, отгороженном от остального мира и связанных с ним забот.

– Как красиво! Тут так… – она не могла подобрать слова. Романтично, неземно, так традиционно. Сэцуко разлила чай по чашкам и протянула одну Фионе.

– Это место, где можно размышлять или просто побыть. Или поговорить и поделиться тем, что на душе…

Фиона изучала бледно‑зеленую жидкость, пар доносил аромат травы и сосны. Поделиться… Она редко это делала.

– Это моя чайная смесь, – сказала Сэцуко, обхватив чашку ладонями и кланяясь Фионе. – Здесь содержатся сорта зеленого чая канаямидори и саяма каори.

– Мне нравится… как вы их называете? – Она указала на чашки без ручек.

– Чаван. Или чашка матча.

Сэцуко обратила взор в свою чашку, олицетворяя смирение и уважение, и между ними воцарилось молчание. Тишина в комнате создавала завораживающее ощущение спокойствия. На лице Фионы появилась улыбка:

– Теперь мне захотелось вам кое‑что рассказать…

– Вы не обязаны мне ничего рассказывать! Я просто хотела, чтобы вы ощутили покой.

Фиона изучала свою скромную хозяйку.

– И вам это удалось… Благодарю!

– Я знаю, каково это – чувствовать себя… не в своей тарелке.

– Вы знаете? – Фиона удивилась. Сэцуко, казалось, была воплощением безмятежности.

Грациозно наклонив голову, она улыбнулась от того, что Фиона ей не поверила.

– Когда мы вернулись в Японию, я была подростком. Американским подростком. Ненавидела родителей за то, что они увезли меня от всего мне знакомого. Япония казалась чужой и другой, хотя в чем‑то знакомой. Это выбило меня из колеи, но вместо того, чтобы учиться, я сопротивлялась… Сопротивлялась всему. Думаешь, Маю непокорная… – Она засмеялась. – С ней‑то легко… Чтобы угомонилась я, потребовалось много времени. Чтобы я поняла, что это мой дом. Поняла, что традиции приносят умиротворение и гармонию. Я очень усложнила жизнь своей матери.

Фиона подняла брови. Сэцуко казалась такой спокойной и нежной, что в это было трудно поверить.

– Моя мать – замечательная женщина. И очень мудрая. Она не пыталась меня перебороть. То есть делала это не таким очевидным образом. Просто сама вернулась к традициям и познакомила меня с ними. Она никогда не заставляла меня что‑либо делать и не настаивала на том, чтобы я следовала старым обычаям, и постепенно я сама убедилась, что в них – красота и покой. Маю жалуется, что мы заставляем ее ходить любоваться сакурой, на цветение вишни, каждый год… но мы никогда не настаиваем. Выбор всегда за ней. И она всегда выбирает пойти. Она притворяется, что семья для нее не так уж важна, но она любит свою собо.

Фиона сделала глоток ароматного чая.

– Подростковый возраст – трудный период для ребенка в любой стране.

– Согласна… Мы себя совсем еще не знаем, хотя думаем, что знаем…

– Хорошо сказано…

Фиону эта мысль поразила. Она придавала слишком большое значение юношеской ошибке, над которой следовало бы просто посмеяться.